После гибели Санджая, отношение к Индире Ганди изменилось. Простой народ, как относился к ней с любовью и уважением, так и продолжал в своей массе к ней так относиться. Но это чувство стало глубже, и в нем примешивалась жалость, то есть своего рода любовь.
Индира заставила своего старшего сына Раджива уйти из авиации и стать ее правой рукой в политике. Все понимали, что она права. Кроме самого Раджива, которого в политику не тянуло. Но младший сын Санджай, который мечтал стать и стал на короткое время политиком, погиб, разбился во время полета на самолете, и Индия не хотела, чтобы Индира рисковала старшим сыном. Считалось, что профессия политика менее опасна для здоровья, чем профессия летчика.
Сейчас это кажется плохой шуткой истории.
С Радживом я познакомился, когда он еще был пилотом гражданской авиации.
Через полгода меня неожиданно (во всяком случае, для меня самого) перевели на майорскую должность и назначили заместителем группы СВС в Чандигархе. Я переехал в дом начальника группы Павла Николаевича Лёшина.
Жили мы втроем: Лёшин, я и Бахадур, гурка-охранник. Бахадур был не выше полутора метров. На зиму я решил подарить ему одежду из Союза и написал матери, чтобы она купила костюм из шерсти, например, твидовый, а также рубашку байковую, шапку, теплые ботинки и пальто. Мать прислала письмо, в котором просила проверить размер: я, посчитала она, по ошибке указал детские размеры. Я подтвердил размеры, и она все купила в «Детском мире».
Бахадур спал в гараже. Там у него были залежи вырезанных из кусков мрамора и вышитых на подушках им самим портретов Хемы Малини, популярнейшей в то время индийской киноактрисы, в которую Бахадур был безнадежно влюблен, а также советской пропагандистской литературы, которую он называл “capital”. Макулатура стоила в то время в Индии очень дорого, два килограмма – один доллар (Бахадур зарабатывал несколько долларов в месяц, которые ему хозяин дома иногда и не платил).
Мой родной Информотдел Посольства направлял на адрес руководителя группы СВС десятки килограммов коммунистической литературы на индийских языках. Переехав к Лёшину, я позвонил Сергею Астафьеву, первому секретарю Посольства по контрпропаганде, которого знал по работе в Москве.
— Сереж, вы что там делаете? Я же в индийской армии служу, а вы мне коммунистическую литературу, брошюры о том, как строить партийные ячейки присылаете, речи Брежнева на птичьих языках… Вы что, меня тут завалить хотите? Я все равно все выбрасывать должен.
— Ты чего кипятишься? Нужно выбрасывать, выбрасывай. Каждый пусть делает свое дело. Нам надо рассылать. Мы рассылаем. Тебе надо выбрасывать. Ты выбрасываешь.
Я махнул рукой на свой АПН и стал отдавать все Бахадуру. Пусть индийская контрразведка знает, что я отдаю все их человеку. Так и стояло собрание сочинений Маркса и Энгельса на не помню каком индийском языке у Бахадура в гараже, составляя все накопления Бахадура за жизнь. Одним словом – капитал!
Однажды, когда я приехал в Дели, в Посольстве меня к себе в кабинет затащил полковник ГРУ.
— Валер, ты литературу пропагандистскую из Посольства получаешь?
— Получаю?
— А что с ней делаешь?
— Отдаю охраннику. Не на рынок же мне ее таскать.
— Смотри осторожнее. А то у нас один придурок в Турции, переводчик, раздавал такую литературу. Его профорг (секретарь парторганизации Посольства – ВМ) подбил. Сказал, что, если тот раздаст брошюрки и значки в части, то он ему рекомендацию в партию даст. Кандидатом примут. Ну, этот чудак и раздал. Часть значков продал на рынке. А Турция – член НАТО. Ему ласты скрутили и в тюрьму. Наши еле из тюрьмы его вытащили. Скандал! Теперь все этих брошюр боятся… Жириновский тебе фамилия ничего не говорит?
— Нет.
— То же востоковед. Твой ИСАА заканчивал. Ты фамилию Жириновский запомни. Держись от него подальше.
— Запомню… Но я отдаю представителю индийской контрразведки в нашем доме.
Бахадур кошеварил для нас за небольшую доплату, в том числе готовил русские котлеты и борщи, которым мы его обучили, и по субботам одевался празднично и шел в контрразведку докладывать о нашем поведении.
— К Дабиру пошел?- спрашивал его по-русски Лёшин, сидя в кресле на лужайке после завтрака. Бахадур, радостно, кивал.- Ну, иди. Доложи, как положено.
Бахадур знал несколько слов по-русски: «Чайку пьем?», «Кофе пьем?» и «Кришна говно». Всему этому Бахадура научил один из наших переводчиков, который некоторое время жил вместе с Лешиным и его замом.
Бахадур, правда, ругал Кришну только по пьяному делу. Пьянел он сразу, как выстрел. Пятьдесят граммов выпивал,- и пьян. Начинал ругать Кришну. Потом выпивал еще пятьдесят и пьянел окончательно. Доставал кукри – гуркский кривой нож-меч, и шел убивать владельца дома, огромного двухсоткилограммового сикха, который Бахадуру не доплачивал.
Мне приходилось отнимать у Бахадура нож и оттаскивать его в гараж, где он сразу засыпал. Потом я ругался с шефом, и мы решали, что больше никогда Бахадуру ничего не нальем. Но наступал очередной советский праздник, Лёшин заявлял, что рабочий класс, то есть Бахадур, должен сидеть за праздничным столом. Потом Лёшин заявлял, что индийский рабочий класс должен выпить вместе с нами за победу Октябрьской революции (или в Великой Отечественной войне, или за женщин). Улыбающийся и довольный Бахадур получал первые пятьдесят граммов, выпивал, ставил рюмку на стол, задумывался и произносил: «Кришна говно!». Лешин и гости хохотали, а я обреченно наливал по второй и готовился тащить Бахадура в гараж.
Пока я его тащил, Бахадур на ломанном английском объяснял, что немедленно зарежет сикха. Народ хохотал. Лёшин, плача от смеха, говорил:
— Он может. Он гурка!
— Да он, даже если, как следует, замахнется, только яйца сикху отрежет,- смеялся кто-нибудь из гостей.
— А больше и не надо! В честь праздника! Наливай, за рабочий класс Индии!
Потом все все-таки соглашались, что больше Бахадуру никогда наливать не следует. А то, не дай Бог, убежит со своим ножом и, действительно, поранит сикха. В Посольстве могут не понять. Еще в Союз отправят за организацию пьянки и праздничной провокации с кровавыми последствиями. Это портило у сотрудников СВС настроение и убивало желание смеяться… До следующего праздника.
Рабочее место мое теперь было в штабе, но по утрам я продолжал ходить пить чай в ангар по ремонту втулки хвостового винта вертолета МИ-8.
Однажды меня вызвали к генералу, который командовал частью. В кабинете, кроме хозяина, были его заместитель, а также контрразведчик Дабир.
— Маршал авиации принял решение, в качестве благодарности вам и мистеру Лшину (так генерал произносил фамилию Лёшина), направить вас в командировку в Бангалор, в центр ракетостроения Индии. Для проведения консультаций.
— Но ни я, ни мистер Лёшин не имеем никакого отношения к ракетостроению,- сказал я, удивленно.- Мистер Лёшин – специалист по вертолетам.
— Не имеет значения,- улыбнулся генерал.- Это просто формальность, повод для того, чтобы организовать вашу поездку в Бангалор – один из самых красивых городов Индии. Там температура всегда не выше 26 и не ниже 20 градусов. Я еду с вами, как сопровождающий. Мы приедем, зайдем в штаб. Нам покажут чертежи, вы кивнете, и мы свободны. Три дня в Бангалоре!
-Кстати,- на прощание сказал мне генерал.- Маршал тоже полетит с нами из Дели. Так что, сообщите мистеру Лшину и согласуйте с посольством и вашим командованием…
В «боинге» мы сидели в первом классе. Я сидел рядом с Лёшиным. Наискосок от нас сидели маршал и генерал, за ними сидел сопровождавший маршала адъютант.
Когда самолет поднялся в воздух и лег на курс, дверь кабины экипажа открылась, и в салон вошел высокий красивый летчик. Он сложил руки в приветствии по обычаю индийцев и поклонился маршалу, а потом генералу. Оба радостно заговорили с пилотом, лицо которого мне было знакомо, но в первые секунды я не мог вспомнить, кого лицо пилота мне напоминает.
Они разговаривали минуты две. Потом генерал встал и подвел летчика к нам.
— Мистер Лшин, мистер Морозов,- представил нас генерал. Мы встали и пожали пилоту руку. Я уже вспомнил пилота и успел сказать Лешину, с кем нас будут знакомить.- Мистер Раджив Ганди… Он — сын Индиры Ганди.
— Об этом мы уже догадались,- сказал я.
Раджив тихо засмеялся.
— Скажи, что мы очень рады познакомиться с сыном Индиры Ганди, великого деятеля Индии и друга Советского Союза. Тем более – пилотом!- сказал Лёшин. Я перевел. Раджив серьезно выслушал и поклонился Лёшину.
Раджив Ганди был удивительно красивым индийцем, намного красивее, чем на фотографиях. Светлая для индийца кожа арийца высшей касты. Правильные черты лица. Очень красивые глаза. В нем было какое-то внутреннее спокойствие, умиротворение, расслабленность, которое встречается только на Востоке. Вы видели, что внутри его нет дерганий, сомнений и ненужных желаний. Только спокойная умиротворенность и уверенность. Он выполнял свой долг, свою карму, и он был доволен и счастлив этой кармой.
Если бы меня попросили написать портрет счастливого человека, то я без сомнений выбрал бы Раджива – пилота гражданской авиации.
Через несколько лет я увидел его, уже молодым премьер-министром. Это был тот же Раджив Ганди, но уже и другой. И дело было не в том, что волосы немного поредели. Он был так же красив и спокоен. Но внутри у него не было умиротворения.
Он был уже премьер-министр Индии, а мать его была убита телохранителями.
(Продолжение следует)
