6
В исковом заявлении, которое «Москонверспром» подал в Арбитражный суд, мы представили заключение экспертов, признавших блоки, установленные «Спецморстроем» для удлинения бун на пляже санатория «Сочи» УДП РФ, старыми, поверхность поврежденной, а их бетон не соответствующим стандартам качества. В иске мы также потребовали расторжения контракта и демонтажа блоков за счет «Спецморстроя». Суд назначил судебную экспертизу, которая подтвердила выводы приглашенных нами экспертов.
Штанько от сочинских ментов и налоговиков отбился. Родин и Батьков приехали ко мне и сказали, что дело закрыто. Штанько, рассказали они, заплатил сочинским ментам и налоговикам три миллиона рублей, и они от него отстали. Сыграли свою роль и чиновники Управделами президента, которые объяснили ментам, что Кремль претензий к Штанько не имел, а конфликт был между московским генподрядчиком и сочинским плавотрядом. Поэтому ментам следует скандал загасить, держаться от конфликта подальше и удовлетвориться малым.
– Что будем делать? – спросили меня Родин и Батьков. – Можно по линии Департамента собственной безопасности МВД наехать на сочинских ментов. Тогда Штанько и Белявского могут додавить. И сочинским ментам тоже вклеют.
Через ДСБ действительно додавить ситуацию можно было, хотя стопроцентной гарантии, что ДСБ доведет дело до конца и московские менты не «удовлетворятся малым», не было. Штанько могли ошкурить еще раз и на этом остановиться. Однако, шанс додавить Штанько был. Выход на ДСБ МВД у меня был не только через Родина, но и более прямой, в том числе на руководство ДСБ.
Многие так бы и сделали. Более того, если не надавить, то такие, как Штанько, расценят это как слабость, а то, что сами выкрутились, как свою силу. Но я хотел продолжать работать на объектах Управления делами Президента, а там наезжтья на заказчика и его субподрядчиков, было возможно, только если ты имел крышу как минимум на уровне Чауса или заместителя управляющего делами президента. В противном случае, даже если заказчик позволит довести объект до конца, нового контракта ты не получишь. У Чауса смотрящим был Лещевский, а дела во ФГУП «ДСР» контролировал Ольшевский, и оба они были связаны со Штанько. А иметь крышу я не хотел. К этому времени я уже пятнадцать лет работал на объектах УДП РФ, Правительства и обходился без крыш, хотя попадал в конфликты не реже одного раза в каждые пять лет.
Есть еще один важный момент. Каждый должен заниматься своим делом. Строитель должен строить объекты, а не давить криминал и связанных с ним чиновников. Или государственных заказчиков и связанных с ними криминальные структуры. Если, даже имея возможности, увлечься этим, то ничего хорошего не выйдет. Из строителя ты быстро превратишься в разборщика, а затем в решальщика, то есть в свою противоположность. Диалектику еще никто не отменил. В этом проблема российского бизнеса: защищая свое дело, ты превращаешься в отросток правоохранительных органов, или бандита, или в «кошелек» коррумпированного чиновника. Отростком правоохранительных органов, при их коррумпированности, тоже долго быть нельзя. Так или иначе, но ты встраиваешься в их систему, и система поглощает тебя.
Мне нужно было в очередной раз выбирать: заниматься разборками и давить, или останавливаться и заниматься своим делом, строить, пытаясь пройти по лезвию.
– Нет,- сказал я. – Это уже не наше дело. Мы Штанько и Белявскому дали по рукам. Нам дальше работать надо, а не разборками в МВД заниматься. Информацию скиньте в ДСБ, но просить ничего не надо. Пусть решают сами.
О результатах судебной экспертизы я сообщил в письме Лщевскому и Смирнову. В письме я также информировал их о расторжении контракта со «Спецмосртроем». Получив мое письмо, Лещевский созвал совещание, на которое вызвал из Сочи Штанько и Белявского. В совещании участвовали, со стороны УДП РФ, Лещевский, Смирнов, Ольшевский и сметчицы Цыбизова и Аверьянова. Со стороны «Москонверспрома», участвовали я, Ирина, как коммерческий директор, и Лидия Павловна Глухова, начальник юридического отдела. Иногда, при обсуждении актов, мы вызывали на совещание Васильеву, которая в «Москонверспроме» отвечала за связь со сметчицами УДП РФ. Она весь день просидела в сметном отделе УДП РФ, где Цыбизова и Аверьянова готовили акты выполненных работ, которые надо было подписать мне и Белявскому. Они приносили варианты в кабинет Лещевского, где проходило совещание, а затем готовили новые в соответствии с тем, как менялись позиции сторон.
Штанько пытался получить деньги и за блоки, и за работы, которые не выполнял, включая обследование морского дна у санатория «Сочи» и работу водолазов при выемке грунта для установки оснований бун.
Я настаивал на разрыве контракта со «Спецморстроем», демонтаже блоков за счет «Спецморстроя», выставление штрафных санкций за срыв контракта. Оплату не выполненных работ я вообще не хотел обсуждать.
Заказчики, – Лещевский от УДП РФ, как государственный заказчик, и Смирнов с Ольшевским от ФГУП «ДСР», как технические заказчики, – пытались найти «компромисс», который состоял в том, что «Москонверспром» и «Спецморстрой» должны были подписать мировое соглашение и прекратить судебное разбирательство по нашему иску. Было ясно, что, имея на руках заключения двух экспертиз, судья вынесет решение в нашу пользу.
Тогда, в 2007 году, Арбитражный суд еще не был полностью подконтролен Управделами президента, хотя попытки подчинить суд кремлевскими чиновниками уже делались. Активно начались эти попытки еще в 2005 году, когда я, впервые в истории кремлевских хозяйственных структур, пошел с иском в суд на Государственный Кремлевский Дворец, и суд вынес решение в пользу «Москонвеспрома». Это был не только первый иск в истории Кремля, но и первое поражение в суде кремлевской структуры. Мне это тогда сошло с рук, потому что я получил «разрешение» на подачу иска в Арбитражный суд к ГКД у Чауса, начальника ГУКС УДП РФ, который за это потребовал от меня, чтобы я забрал из Прокуратуры свое заявление на генерального директора ГКД Шаболтая и завершил работы по «Особой зоне Президента» в Кремле, несмотря на то, что Шаболтай работы не оплачивал. Деньги исчезли (иск и решение суда можно прочитать здесь https://valerymorozov.com/documents ).
Только через несколько лет в Кремле было принято решение о реформировании судебных органов. После этой «реформы» назначение судей, в числе нескольких высших чиновников, стал визировать управляющий делами президента, что поставило судей под контроль кремлевских хозяйственников. К тому времени среди судей не осталось никого с советского времени, то есть не осталось тех, у кого были принципы, презрение к новому режиму, и совесть. Теперь даже лучшие из судей стали лишь назначенцами кремлевских чиновников.
Но во время моего конфликта со Штанько и УДП РФ летом 2007 года чиновники еще не могли легко решить дело в интересах своего подрядчика, а поражение «Спецморстроя» в суде могло привести не только к финансовым и репутационным потерям «Спецморстроя» и Штанько, но и к проблемам для Лещевского и Ольшевского.
Кроме этого, я понимал, что они защищали Штанько не только потому, что тот платил откаты. Их связывало еще что-то. Во всяком случае, Лещевского.
Югославские фирмы работали в Сочи еще при советской власти. Тот же туристический комплекс «Дагомыс», который теперь принадлежит УДП РФ, и реконструкцию которого мы тогда начинали проектировать, был построен югославами. После развала СССР и распада Югославии, югославские компании не распались вместе со своей страной. Они перерегистрировались и начали работать в России, используя свои связи с бывшими советскими, партийными и государственными чиновниками, устанавливая новые связи, предоставляя услуги не только по проектированию и строительству, но и по созданию коррупционных схем, в том числе позволяющим обналичивать крупные суммы денег и выводить деньги за рубеж, используя югославские каналы. Это создало тесную связь между этими компаниями, коррумпированными чиновниками и криминальным миром. В Сочи открыто говорили, что югославские компании там работали «под мафией». Следовательно, у Лещевского и Штанько были общие «друзья», которые в сложившейся в санатории «Сочи» ситуации могли встать на защиту Штанько, и «попросить» Лещевского урегулировать вопрос в пользу Штанько.
Более того, по информации, которую я получил от источников в МВД, Лещевский сам был связан с криминалом, причем криминалом чеченским. В начале 90-х годов Лещевский проходил в архивах МВД как контакт, чеченских террористов, а также кланов, участвовавших в боевых действиях против российских войск. В записных книжках террористов из клана, например, Малсаговых (или Малцаговых, братья Али, Арби, Тимур), и клана Айгишева Шамиля, убитых или захваченных российскими спецслужбами, были контактные телефоны и адреса Лещевского. Таким образом, информация о связях Лещевского с чеченскими боевиками попала в архив МВД, который составляли, в основном, фиксируя информацию, найденную в записных книжках убитых или захваченных боевиков и террористов.
Тогда, в 2007 году, я особого значения этой информации не придавал, но в 2010 и 2011 годах я вернулся к этой информации и посмотрел на нее с другой точки зрения. В те годы я сумел добиться возбуждения уголовного дела в отношении Лещевского. На допрос и очную ставку в Следственный комитет он пришел с адвокатом Арсамирзаевым, чеченцем. Проверяя тогда информацию по связям Арсамирзаева и Лещевского я обнаружил интересный факт: объекты, которые контролировали родственники Арсамирзаева, строили или реконструировали югославские компании, подконтрольные Лещевскому.
Когда же в сентябре прошлого года был арестован Александр Михайлик, начальник Департамента Счетной Палаты, курировавший олимпийский объекты, в том числе объекты УДП РФ (см. https://valerymorozov.com/news/1894 , https://valerymorozov.com/news/1899 , https://valerymorozov.com/news/1902 ), и его стали защищать тоже чеченские адвокаты Мами Сатуев и Мурад Мусаев, то дело стало представляться в новом свете.
Я обратил внимание на два странных совпадения, которые добавили спектра (никакого отношения к «Спектру» Флеминга и романам о Бонде – ВМ) в историю «Спецморстроя». Во-первых, ответственных сотрудников Управления делами Президента и Счетной палаты РФ, которые контролировали финансовые потоки по одним и тем же программам, в частности, по Олимпиаде в Сочи, защищала одна и та же группа адвокатов — адвокаты чеченцы, которые вышли из одного «гнезда» — известной своими связями с преступным миром адвокатской конторой «Добровинский и партнеры».
Во-вторых, высших чиновников УДП РФ и СП РФ курирует и опекает Управление «К» ФСБ. Когда чиновники попадают в разработку ГУЭБиПК (ранее ДЭБ) МВД, где ничего не делается без ведома смотрящего от Управления «М» ФСБ, то чиновники обращаются к адвокатам, которые а) чеченцы, б) бывшие сотрудники МВД или тесно связаны с МВД. Например, те же адвокаты Арсамирзаев (Лещевского) и Мами Сатуев и Мурад Мусаев, отец которого Алауди Мусаев, помощник депутата Госдумы Делимханова (адвокаты Михайлика), – все бывшие сотрудники МВД, причем, служившие в одной структуре – УБНОН (оборот наркотиков) МВД РФ.
Мурад Мусаев, кстати, как и его клиент Михайлик, тоже недавно был арестован ( см. http://wordyou.ru/v-rossii/protiv-advokata-murada-musaeva-vozbuzhdeno-ugolovnoe-delo.html ).
Но тогда, летом и осенью 2007 года, все это было в будущем. Тогда Лещевский пытался добиться компромисса, но Штанько уже отбился от сочинских ментов, считал, что отбился от нас, чувствовал поддержку Лещевского и Ольшевского, а также сметчиц УДП РФ, которые в то лето отдыхали в приватизированном им доме отдыха в Адлере, Сочи. Он имел информацию, в том числе внутреннюю, о настроениях в УДП, об отношении чиновников ко мне, и он занял достаточно жесткую позицию. На компромисс Лещевского он тоже не шел.
– Какая разница, выполняли мы работы водолазами или нет? Это экономия подрядчика, – заявил он.- Деньги есть? Есть! Заплатите, а как мы реально выполнили работы, это наше дело. Если вы принимаете работы, продолжаете их, то надо платить!
Лидия Павловна Глухова, начальник юридического отдела «Москонверспрома», до выхода на пенсию была следователем по особо важным делам Прокуратуры, помощником Прокурора Московской области. Ее последнее дело, которое она расследовала, было убийство чеченского миллиардера Бажаева и основателя «Совершенно Секретно» Артема Боровика, которые погибли в авиакатастрофе. Глухова представляла гремучую смесь: преданная коммунистка, истово верующая православная и следователь прокуратуры. Она сидела за столом для совещаний в кабинете Лещевского, в основном молчала, иногда делая замечания, которые давали юридическую оценку ситуации и отдельным позициям.
– А чем закончится суд, мы еще посмотрим, – сказал Штанько.
– Посмотрите,- согласился я,- но суд в Москве, а не в Сочи.
– Если материалы, представленные нами в суд, а также заключение судебной экспертизы направить в московскую прокуратуру, то по этим документам можно будет возбудить уголовное дело,- сказала Глухова, словно давая справку. – Оснований для возбуждения уголовного дела достаточно.
– Ёп твою мать! Ты что, ни х…я не понимаешь?! – не выдержав, заорал Лещевский на Штанько.- Борис Николаевич, ты, блядь, в разум войди! Тебе дело грозит! А ты тут об экономии подрядчика… Надо компромисс находить! Палыч к компромиссу готов,- указал на меня, пытаясь успокоиться, Лещевский.
Я пожал плечами. Компромисс находить нужно было. Один раз, в 2005 году, я уже написал заявление в прокуратуру. Об этом помнили и Кожин, и Шаболтай, и Чаус, и Лещевский. И я понимал, что второе письмо в прокуратуру мне не простят, а они понимали, что я могу такое письмо написать. Лещевский понимал, что Кожин будет взбешен, если в его хозяйство опять придет прокурор или следователь.
В итоге, решение было принято. «Спецморстрой» лишался контракта и уходил с объекта. Блоки ему оплачивали, но «Москонверспром» лечил эти блоки, сбивал верхнюю поврежденную часть, делал проектное решение, которое позволяло построить буны с необходимым качеством, выполнял дополнительное армирование и заливку бетоном повышенной прочности и так далее. Все эти работы нам оплачивались.
Меня это устраивало, прежде всего, потому, что и в моих письмах в «Спецморстрой», в УДП РФ, ФГУП «ДСР», в судебном иске, протоколе совещания у Лещевского и мировом соглашении, которое мы подписали с Белявским, позиция «Москонверспрома» была обозначена четко. Как и позиция УДП РФ. Никаких претензий ко мне не могло быть. Втянуть меня в дела, за которыми мог бы последовать шантаж и подчинение Лещевскому, не удалось.
От Штанько я также избавлялся. К этому времени в Сочи мы уже открыли СМУ «Москонверспром-ЮГ», которое не только производило бетон в Сочи, но и набрало квалифицированные бригады арматурщиков и бетонщиков. В санаторий уже прибыл Гаврилыч и взял руководство стройки на себя.
Когда «компромисс» был достигнут, Лещевский вышел из кабинета. Сметчицы УДП РФ, Глухова и Васильева тоже направились в сметный отдел готовить текст мирного соглашения и протокол совещания. Остальные остались в кабинете, ожидая возвращения Лещевского и документы. Молчали. Мне не хотелось сидеть со Штанько и Белявским в одном кабинете и молчать, разглядывая стены, и я тоже вышел в коридор.
По длинному пустому коридору из туалета возвращался Лещевский. Он расслабился впервые за вечер и еле шел, его фигура как-то расплылась и скособочилась. Он поравнялся со мной.
– Палыч, ты видишь, с какими мудаками приходится работать!- сказал он, вздохнув.
Я пожал плечами. Систему, где приходится работать «с мудаками», активно создавал именно он.
– Мне тоже,- сказал я.
Лещевский кивнул.
– Ты Каминского уволь. Твой Петрович все акты подписал, – сказал Лещевский. – Если бы он не подписал, Штанько бы ничего не мог потребовать. Каминского уволь.
– Каминский ничего подписывать не имеет права. Я уже говорил обтом не раз, – сказал я. – С Каминским я разберусь.
Лещевский одиноко пошел по коридору в свой кабинет, а я подумал, почему это он вдруг стал так активно советовать мне немедленно уволить Каминского…
Через два года, в 2009 году, Лещевский, в том же длинном и пустом коридоре, встретится с Лидией Павловной Глуховой. Он уже будет знать о моем заявлении в ДЭБ МВД, о проведенной в отношении его спецоперации, об оперативном эксперименте, когда я, под запись и в присутствии оперативников, передавал ему деньги, которые он с меня требовал. Он уже будет знать, что его должны были задержать с деньгами на выходе из ресторана «Сливовица» на Ильинке, и не задержали, потому что решили ошкурить. И он будет знать, во сколько ему обошлось закрытие дела, потому что эти деньги он уже заплатит. И он уже знал, что перед оперативным экспериментом, вместе со мною, в комнате, где собрались оперативники ДЭБ МВД и следователи СК МВД, чтобы обсудить детали операции, присутствовала Глухова. Он считал, что именно она сыграла главную роль в том, что я в мае 2009 года пошел на открытый конфликт с УДП РФ.
Лещевский сначала прошел мимо Глуховой. Но потом остановился и посмотрел ей в след. Лидия Павловна его взгляд, полный ненависти, почувствовала и тоже остановилась, и повернулась к Лещевскому. Так они стояли, смотря друг на друга. Стояли долго, одни в длинном коридоре. А потом Лидия Павловна Лещевского перекрестила…
– Я взяла и перекрестила его,- рассказывала она, смеясь, когда вернулась в офис.- Он испугался, так… со страхом на меня посмотрел, и убежал. Так быстро-быстро побежал по коридору в свой кабинет.
И Лидия Павловна гордо и радостно замолчала, смотря на нас, будто она совершила религиозный подвиг…
Через пару дней я вернулся в Сочи. На бунах устанавливали опалубку, вязали арматуру, готовились к заливке бетона.
– Все под контролем,- доложил Гарилыч.- СМУ работает, цыгане построены. Все п..здить перестали. Никакого шала-бала нету.
– Штанько И Белявский исчезли,- сказал радостно Петрович. – А то совсем ох..ел. Думал, тут срубить можно по-крупному, а потом в свой Адлер залечь, и целую в дёсны, Клава!
(Продолжение следует)
