Часть 1

О сочинских следователях, призраке 37-го года и нефарисее Маркине

1

В начале 2010 года мы стояли на парковке у здания Прокуратуры г. Сочи. Был вечер, быстро темнело. Мы ждали мою жену, которую вызвали на очередной допрос.

В тот день мы возвращались со стройки вместе с Андреем Шурпяком, на его машине. Шурпяк работал в ОАО «Москонверспром» директором по строительству поселка «Таврический». Поселок строился для переселенцев – жителей Сочи, дома и земли которых были конфискованы государством для строительства олимпийских объектов.

Жили мы в центре города, и здание Прокуратуры и Следственного комитета (тогда СК был при Прокуратуре) было на полпути от Имеритинки, где велась стройка, к центру Сочи. От основной сочинской магистрали, которая, пересекая город, тянется вдоль моря, по боковой дороге, поднимавшейся среди деревьев по крутому склону, мы подъехали к Прокуратуре. Андрей припарковал автомобиль подальше от входа, у деревьев, и Ирина вошла в здание, а мы остались стоять на безлюдной парковке.

Поводом для вызова в прокуратуру послужила задержка в выплате части заработной платы сотрудникам «Москонверспром».

История началась пару недель до этого.

Проходя по стройке на Таврической, я увидел между домами, которые строились для сочинских переселенцев, фигуру дамы, следователя из прокуратуры. Ее синяя форма выделялась на фоне песка, грунта, бетонных неоштукатуренных стен, фигур рабочих. Аккуратно переступая ногами в туфлях, стараясь незаметно придерживать рукой юбку, она двигалась со стройки в сторону штаба строительства.

Закончив совещание с подрядчиком у одного из незаконченных домов, я тоже вернулся в штаб строительства. У дверей штаба стояла группа рабочих нашей компании.

– Я не буду писать на Морозовых,- услышал я разговор.- Я знаю, что они зарплату  выплатят. Я писать не буду.

Не останавливаясь, я зашел в штаб. В комнате для совещаний сидел Шурпяк.

– Что тут у нас происходит? – спросил я. – Рабочие что-то обсуждают. Прокурорша по стройке бегает.

– А она тут рабочих уговаривает письмо написать в Прокуратуру с жалобой на Ирину Евгеньевну. Что она зарплату полностью не заплатила.

Ирина в то время была генеральным директором «Москонверспрома». После моего заявления в ДЭБ МВД о коррупции и вымогательстве в Управлении делами Президента РФ и оперативного эксперимента, проведенного в отношении заместителя начальника Главного управления капитального строительства УДП РФ Лещевского, «Москонверспром» начали не просто давить, но показательно уничтожать.

После того, как Лещевский откупился сначала от оперативников, а потом от следователей, УДП РФ прекратило платежи за уже выполненные работы, заблокировало работы на объектах, запретило вход сотрудникам на территорию, произвела захват складов и техники «карманными» подрядчиками (подробнее см. https://valerymorozov.com/ ).

На других сочинских объектах дела у нас шли не лучше. По команде кремлевских чиновников и центрального ДЭБ МВД, заказчики выстроились на нас «свиньей» словно ливонские рыцари. ГК «Олимпстрой» не был исключением.

Мне пришлось переехать в Сочи и самому контролировать ситуацию на объектах, стараясь не допустить разграбление и уничтожение компании. Мы решили, что на время, пока мне придется постоянно находиться в Сочи, Ирина будет выполнять функции генерального директора, а я перейду на должность Председателя Правления. Я держал оборону в Сочи, а она, с июня 2009, отбивалась в Москве, периодически летая в Сочи…

Основным объектом в Сочи, где велись работы, был объект «поселок «Таврический» по контракту с ГК «Олимпстрой». Гребенюк, старший вице-президент «Олимпстроя» по строительству, как только узнал о моем конфликте с УДП РФ, дал команду Дирекции «Олимпстроя», курировавшей наш объект, сделать все, чтобы контракт бы разорван, и «Москонверспром» ушел с объекта. Началась борьба.

Однажды Максим Иваницкий, директор Дирекции «Олимпстроя», отозвал меня на площадке подальше от рабочих и спросил:

– Валерий Павлович, что у вас происходит? Почему Гребенюк мне дает команду вас мочить?

– У меня конфликт с Управделами Президента,- сказал я.- Он получил команду, вот и требует.

– Не просто требует, он давит меня ежедневно. Жить не дает. Орет каждый день.

Конфликт обострялся, втягивая спецслужбы, прокуратуру, бандитов и местные власти, администрацию Президента. Через пару месяцев Иваницкий меня опять отозвал в сторону.

– Валерий Павлович, мне что, лучше бежать? Увольняться? – спросил он.

– Если есть куда уйти, то лучше уволиться, – сказал я.- Так или иначе, но под раздачу ты попадешь.

– Вот и я смотрю, что тут в живых мне не остаться,- усмехнулся он.

Иваницкий уволился, и давление на нас стало открытым и еще более наглым.

«Олимпстрой» использовал все возможности, чтобы увеличить себестоимость строительства и не платить за выполненные работы. Задержки шли месяцами, а за некоторые работы, например, за подсыпку территории (30 миллионов рублей) нам не платили более полугода.

Мне с Ириной пришлось кредитовать компанию сначала из личных средств, которые значительно сократились после оперативного эксперимента нашей доблестной полиции, когда Лещевский получил наши деньги под камерами и микрофонами, в присутствии оперативников, а потом ушел с этими деньгами, а потом расплатился этими деньгами с теми же оперативниками и контролировавшими их следователями, чтобы закрыть дело.

Когда личные деньги закончились, мы взяли кредиты, но и их не хватало. Нужно было продержаться и добиться платежей. В один месяц мы не смогли заплатить зарплату полностью. Задержали, в основном, руководству компании и тем, кто работал в Москве. Но и в Сочи зарплата была выплачена не полностью: 5% от фонда заработной платы были задержаны на 20 дней.

Вот тут-то и появилась следователь.

– Ну, и что? Кто-нибудь написал заявление? – спросил я Шурпяка.

– Говорят, что шесть человек. Из трехсот. Естественно, Печорин и другие бывшие зэки, ну и так, кто испугался, – сказал Андрей.

Печорин, отсидевший в тюрьме девять лет, был известный персонаж, который, работал на стройке и раздавал интервью, когда нужно было мэрии  и местным бандитам.

– Она знает, что деньги уже перевели из банка на сберкнижки рабочим? – спросил я.

– Ей сказали, но ее это не остановит. Она команду получила.

Я вышел из штаба строительства и остановил одного из рабочих.

– Следователя прокуратуры не видели?- спросил я.

– Она по рабочему городку ходит. Народ письмо на вас написать подбивает,- сказал рабочий.

Я кивнул и направился в городок.

Следователя прокуратуры я встретил у ворот городка.

– Совесть у вас есть?- спросил я ее. Я говорил громко, не стесняясь, видя, что рабочие слышат разговор. – У вас других нет дел, кроме как по стройке в юбке шлепать и рабочих подбивать написать заявление на генерального директора?

– У меня есть указание,- пробормотала она, смотря в сторону.

– Указание есть, а совести нет. Если хотите, чтобы зарплаты платили вовремя, заставьте «Олимпстрой» платить за работы. Вы что не знаете, что нам за выполненные работы не платят уже третий месяц? Вы что не знаете, что нам за подсыпку не заплатили ни копейки? Вы что не знаете, что мы платим подрядчикам, у которых свои рабочие, и платим рабочим зарплату без задержек? Что платим все налоги? Первый раз задержали на 20 дней небольшую часть зарплаты, а вы уже все бросили и бегаете по стройке?

– У нас есть закон,- пробормотала она.- Надо платить зарплату, когда положено. Вы не заплатили.

– Мы уже заплатили! Деньги из московского банка ушли. Вам представлены документы. Вы бегаете и разбираетесь с задержкой, которая уже ликвидирована! А вы свою зарплату получили за прошлый месяц? Нет! Так идите и пишите заявление на прокурора Сочи или прокурора Краснодарского края. Чего не пишите? Сидите молча и ждете зарплаты.

Мне было известно, что в прокуратуре зарплаты платили всегда с задержкой. Губернатор Краснодарского края Ткачев установил порядок, по которому прокуратуре платили в последнюю очередь, после всех бюджетников. Задержки были минимум на месяц.

Она обошла меня и пошла по дороге в сторону выхода со строительной площадки.

– Совсем охерели,- сказал я ей в спину…

2

Шел третий час допроса Ирины в сочинской Прокуратуре. Это был ее второй допрос.

Андрей Шурпяк и я ждали на парковке. Стемнело. Свет от фонаря конусом выхватывал из темноты асфальтированную площадку и пару автомобилей, стоявших в разных углах парковки. В стороне желтым пятном возвышалось здание Прокуратуры. Обитатели здания, прокуроры и следователи разъехались по домам. Почти все.

Инициатива о переносе допроса на после рабочего дня принадлежала нам, поэтому жаловаться мы не могли. Мы ждали.

– Ирина Евгеньевна рассказывала, что у нее был интересный разговор с Чабровым,- посмеиваясь, сказал Андрей. Он смотрел на меня, ожидая моей реакции или комментария.

– Иваницкий был заметно умнее,- сказал я.

После увольнения Иваницкого, который понял, что конфликт между нами, с одной стороны, и Управделами президента и вице-президентом «Олимпстроя» Гребенюком, с другой, закончится плохо для него самого (см. https://valerymorozov.com/memoirs/1957 ), Алексей Чабров был назначен на место Иваницкого директором Дирекции «Олимпстроя», которая курировала строительство поселка по улице Таврическая. До этого Чабров занимал должность главного инженера Дирекции.

На первый вызов в Прокуратуру и Следственный комитет Сочи Ирина поехала одна. Она вышла из штаба строительства и направилась к автомобилю, стоявшему на парковке у входа в штаб.

На крыльце курил Чабров.

– Ирина Евгеньевна, на допрос едете?- спросил он.

– Да,- она остановилась.- Вызывают. Никак не устанут дергать нас.

– Надеюсь, посадят вас в тюрьму,- улыбаясь, сказал Чабров.

– За что?- удивилась Ирина.

– У нас найдут, за что. Если вцепились, и надо, то найдут.

Ирина ничего не ответила, села в автомобиль и поехала в Прокуратуру. Вечером она рассказала мне о разговоре с Чабровым.

– Боров! До чего же он противен,- сказала она, красная от возмущения.- Противный боров!

Чабров, действительно, был похож на борова, толстый с маленькими глазками, с перстнями-наколками на пальцах-сосисках.

– Чабров дурак, и это не так плохо для нас, – сказал я…

Из здания Прокуратуры выскочили трое молодых ребят, лет тридцати. Первым вывалился из дверей Прокуратуры парень в черном костюме. Он был заметно пьян. За ним бежали двое ребят в белых рубашках, без галстуков.  Один из них попытался остановить пьяного, но тот вырвался, и направился, пошатываясь, к автомобилю, стоявшему в стороне. Он попытался сесть в автомобиль, но его товарищ схватил его за плечи и вытащил из автомобиля. Третий наблюдал за всем этим, стоя рядом, от смеха поджимая живот.

Мы с интересом и удивлением наблюдали сцену.

– Я поеду! – заявил пьяный, пытаясь открыть распахнутую настежь дверь автомобиля.

– Никуда ты не поедешь один. Я тебя не пущу. Поедем вместе,- сказал его товарищ, пытаясь отцепить пальцы пьяного от ручки дверцы.

Третий, привалившись спиной к автомобилю, дергался от смеха.

– Я поеду! Я совершенно нормально себя чувствую. В полном порядке. Вот смотри!

Пьяный отпустил дверцу, оттолкнул товарища, расставил широко руки и попытался нагнуться, поднимая одну ногу назад. То, что он хотел изобразить, у него не получилось. Во всяком случае, я не понял, что он хотел сделать: боднуть асфальт, стоя на одной ноге, или нырнуть в кусты.

– Ну, вот видишь! Тебе ехать нельзя!-  поддерживая завалившегося, сказал второй.

Третий от смеха упал на капот автомобиля, сжимая руками живот. От смеха, видимо, у него начались колики. Может и вырвать, подумал я.

– Нет, я в порядке! Я сказал, в порядке! Смотри!

Пьяный опять оттолкнул друга, на секунду замер, сосредотачиваясь, глубоко вдохнул и медленно расставил руки в стороны. Потом, качнувшись, встал на одну ногу и медленно начал нагибаться вперед, поднимая вторую ногу назад. Он делал ласточку, догадался я.

Ласточка у него не получилась.

– Ну, вот. Я же сказал, что тебе нельзя садиться за руль!- сказал второй, обнимая первого, как отец загулявшего сына.

– Я в порядке. Еще раз смотри!

Пьяный повторил попытку. Ласточка получилась, но была пьяной в стельку.

– Понял? – заорал он радостно.

– Все равно тебе нельзя…

– Пошел ты на х…!- зло выкрикнул один следователь другому, отталкивая того от себя изо всех сил.

Пользуясь свободой, пьяный залез в автомобиль, завел мотор, газанул по-сочински и рванул с парковки по дороге вниз на главную сочинскую магистраль. На повороте дверца автомобиля захлопнулась сама.

Второй обнял умирающего от смеха и болей в животе третьего, и ребята весело вернулись на службу.

– Достойно обмыли удачное дело,- сказал Шурпяк.

– Скорее всего, обмывают или повышение по службе, или новое назначение. А может быть, и удачное дело, с последующим повышением и назначением,- сказал я.- В любом случае, на дороге сейчас с ними лучше не пересекаться.

Шурпяк закурил, продолжая потешаться над следователями.

– Я что-то не слышал об удачных делах прокуратуры и следователей в Сочи за последнее время.

– Понятие «удачное дело» имеет различное значение. Для жителей Сочи – одно, а для самих следователей и прокуроров – другое.

Шурпяк курил, заметно завидуя ребятам, у которых вечер уже сложился и обещал сложиться еще лучше.

– А в прошлый раз сколько она там сидела? – спросил Андрей, кивая в сторону освещенных окон в здании Прокуратуры.

– Часа два,- ответил я.- Но было не так поздно. Мы тогда приехали часов пять вечера и к семи уже освободились. Кстати, я тогда тоже стоял на парковке и встретил Арама. Он выходил от следователя, после допроса.

– Да? Ну, и как прошла встреча?- с интересом спросил Андрей. – Что сказал Арам Максимович? Как вел себя?

Мы приехали тогда к зданию Прокуратуры вместе с Ириной минут за десять до начала допроса. Мы вышли из автомобиля и увидели Арама, выходившего из здания. Арам тоже увидел нас. На парковке кроме нас никого не было. Его автомобиль стоял рядом с нашим, и он направился к нам. Вид у него был приговоренного к смерти большого и несчастного черного пса.

– Валерий Павлович, Ирина Евгеньевна, сразу хочу сказать, что я не виноват,- пробормотал он, глядя на меня большими армянскими и преданными, как у собаки, глазами.- Меня заставили.

– Так скажи, кто заставил? – спросил я.

– Не могу,- печально проговорил он.

– Ну, и чего ты тогда извиняешься?

– Я хочу, чтобы вы на меня зла не держали.

– Может, ты хочешь, чтобы я тебе благодарность объявил, да деньгами помог с крышей расплатиться?

– С меня все взяли. С жены тоже. Мы же крайними и остались. У вас война с «Олимпстроем», а нас раздавили… Я знал, что так все закончится.

– А зачем ты тогда полез в эту свару? Я же знаю, что тебе обещали. И кто. Мне хотелось бы от тебя самого это услышать.

Арам стоял перед нами, переминаясь с ноги на ногу.

– Арам, мы же тебе ничего плохого не сделали,- Ирина включила свою женскую логику. – А ты не хочешь сказать, кто тебя заставил. Или попросил это сделать.

Арам смотрел на асфальт, будто ожидая, что из него что-то выскочит.

– «Олимпстрой» заставил,- сказал он.

– Кто в «Олимпстрое»?

– Ну, не могу я сказать… Я и так слишком много сказал. Вы же знаете, что со мной тогда будет.

– Чабров? – спросила Ирина. – Мы же знаем, что Чабров. Ты только подтверди.

– Ничего я сказать больше не могу,- Арам расстроенно смотрел на меня.- Ну, не могу. Мне и так уже больше на олимпиаде не работать… Еще и жену посадить могут… На нее уголовное дело завели. Меня на допросы вызывают. А если скажу, то ее точно посадят.

Жена Арама, которую мы никогда не видели, числилась хозяйкой компании, а в последнее время она стала и директором ООО «Туапсе – Солнечный дом», одного из субподрядчиков на Таврической. В Сочи местных строительных компаний практически не было. Все там строилось в черную, бригадами, при этом рабочие были практически все иногородние. Среди коренных сочинцев можно было найти проектировщиков, сметчиков и других офисных работников, водителей, но строителей рабочих специальностей в городе не было. Эти работы выполняли иногородние.

В первые годы олимпийского строительства принимать на работу рабочих приходилось осторожно. Поток был большой, и нарастал с каждым месяцем, но надежных и опытных строителей было мало. Люди приезжали, устраивались на работу, потом перебегали туда, где обещали больше платить. Однако, там, где обещали платить больше, не всегда платили. Иногда не платили ничего. Текучка была страшная. При этом, большинство рабочих имели низкую квалификацию. Поэтому эффективнее было на  отдельные работы брать субподрядчиков, перекладывая на них груз забот о подборе и проверке кадров. Это позволяло использовать имеющиеся у них связи и контакты с опытными бригадами.

«ТСД» появился одним из первых на объекте. В соответствии с контрактом, мы должны были согласовывать всех подрядчиков с дирекцией «Олимпстроя», которая согласовывать не спешила. Однако, Приголовкин,  директор «ТСД», и Арам, который представился его заместителем, сразу же получили согласование «Олимпстроя». Я уже тогда решил, что дело добром с ними не кончится. Слишком быстро получили они согласование, а значит проверки Службы безопасности «Олимпстроя» не было. Но делать было нечего: сроки поджимали, своих рабочих не хватало, «Олимпстрой» давил, требуя быстрейшего окончания строительства первой очереди из 24 домов.

Выяснить, кто стоял за «ТСД» было довольно сложно. И давало это немного. Большинство компаний в Краснодарском крае и в Сочи, так или иначе, имели крыши, и связи с бандитскими и полубандитскими структурами не считались порочащими. Административная, ментовская, фсбэшная или прокурорская крыша ничем бандитской не была лучше, а в определенной ситуации могла для нас оказаться хуже. Независимых компаний, вроде нашей, было мало.

Постепенно я узнал, что «ТСД» связан с местным криминалом. Приголовкин, хотя и выглядел, как бывший бухгалтер, раздобревший за столом и компьютером, как поговаривали на стройке, сидел за убийство. Я его спросил об этом и сказал, что мне не понятно, как «Олимпстрой» мог согласовать его участие в строительстве, но мне на объекте проблемы не нужны.

– Валерий Павлович, – сказал он.- У каждого в жизни бывают срывы, несчастья. А я вам гарантирую, что от меня вам никаких проблем не будет.

И я ему тогда поверил.

В конце зимы 2010 года «ТСД» начал проваливать свой план, люди бежали из компании. На стройке говорили, что зарплату «ТСД» не платит. Каждый месяц бригады менялись. «Олимпстрой» согласовывал новые списки рабочих без задержек. В феврале в «ТСД» стали принимать дагестанцев и чеченцев. Приголовкин ходил мрачный, на мои претензии не отвечал, молчал.

Потом я узнал, что он уволился с должности генерального директора. Его место заняла жена Арама, которая на стройке не появилась.

– Я за нее,- улыбаясь, сказал мне Арам.- Она же в Туапсе живет. Она там, я здесь.

Настаивать на ее приезде я не стал. Понятно было, что она пустышка.

А потом Приголовкин вообще исчез. Последний раз я его видел на строительной площадке, перед штабом. Он подошел ко мне, улыбнулся как-то криво, стеснительно.

– Мы тут спорили, кто в этой войне победит,- сказал он.- Я поставил на вас…

…Я ничего не ответил. Было как-то странно видеть картину происходящего чужими глазами.  Странно, что кто-то может спорить о нас, ставить на нас, победим мы или проиграем.

– Я уволился,- сказал Приголовкин. Он будто извинялся, неловко улыбаясь.- Я, собственно, попрощаться зашел.

Он протянул мне руку, я пожал ее.

– Удачи вам.

И Приголовкин, толстый и неуклюжий, переваливаясь, в тяжелых сапогах пошел через всю стройку по размокшей под сочинскими дождями земле к воротам на улицу Таврическую.

Я стоял и думал о Приголовкине. Я понял, что дело серьезное, если он испугался. Хотя, возможно, он не испугался, а просто ничего сделать уже не мог. Он дал мне слово, которое выполнить уже не мог. Или его убрали из компании, потому что наступают времена, когда директором в ней не может быть человек с криминальным прошлым. Кому-то нужно, чтобы «ТСД» казалась чистой. Или… Были и другие варианты.

3

Приближалась очередная кульминация событий. На Таврической таких кульминаций уже было несколько, как и директоров нашей стройки. Как и директоров Дирекции «Олимпстроя», как и старших вице-президентов «Олимпстроя» по строительству, как и  президентов «Олимпстроя». К этому времени всех уже было несколько.

После подписания в августе 2009 года контракта с ГК «Олимпстрой» на строительство поселка в Сочи на улице Таврической (через полгода после моего заявления в ДЭБ МВД о коррупции в Управлении делами Президента РФ и оперативного эксперимента в отношении Лещевского) я планировал перебазировать на новую площадку (пока в голое поле, 30 гектаров низины, почти болота) технику, материалы и людей с объектов УДП РФ.

Сделать мне этого полностью не удалось. Вход на объекты УДП РФ нам был уже запрещен, строительные площадки были захвачены «карманными» компаниями чиновников ГУКС УДП РФ. Наши офисы и помещения для рабочих, склады с запасами материалов, техника,- все было захвачено в один день. Со скандалами, вызовами милиции, письмами в прокуратуру удалось вывести часть техники, но только часть. Некоторая техника была разграблена, например, один из бетононасосов, другая была слишком «привязана» к стройке, как башенные краны, которых надо было демонтировать, что нам сделать не давали, третья часть просто исчезла, например, мелкая техника и инструмент. Склады опечатали, в офисах за нашими компьютерами и столами сидели уже другие люди.

С сотрудниками тоже не получилось, как планировалось и хотелось. Убрать компанию с объектов, которые она начинала, вела все время, в один день трудно. Без перевербовки ключевых людей практически невозможно. Поэтому сотрудникам «Москонверспрома», которые владели ситуацией, знали в  деталях проект, сметы, особенности объектов, пути решения проблем, чиновниками УДП РФ Лещевским, Смирновым и Бондарем и их людьми было предложено остаться на объектах и перейти на работу в компании Управделами президента. Были предложены условия, от которых сотрудникам нашей компании трудно было отказаться.

И я их не виню. Компания – не та структура, за которую надо всем сотрудникам биться до конца. Компания – не страна, не Родина, не семья. Это все-таки бизнес, а бизнес основывается на прибыли и выгоде. А за прибыль и выгоду рушить жизни, свои и чужие, нельзя. Какая бы ни была хорошая компания, как бы ни нравилось людям в ней работать, но ломать свои жизни они не должны ради нее. Во всяком случае, нельзя с них этого требовать.

Мы, Ирина и я, – другое дело. 75% акций компании – моя собственность. Я эту компанию начинал с нуля, с продажи котлов и мелких кондиционеров. Мы создали компанию, которая стала самой эффективной в строительной отрасли. Оборот компании к 2008 году перевалил за миллиард в год, прибыль составляла 6-8% от оборота компании, и мы ее официально декларировали. Мы создали белую компанию и платили сотни миллионов рублей в качестве налогов в год. Друзья отдавали своих детей работать в нашу компанию, учиться.

Теперь ее убивали. Просто так отдать ее мы не могли. Просто так отдавать свое нельзя. Надо упираться и сопротивляться, защищать свое, тогда ты останешься человеком, личностью. Отдавая свое тварям, ты сам становишься тварью.

Нам было приятно, что большинство сотрудников нас поддержало, не ударилось в панику, а продолжало делать свое дело, даже тогда, когда компания столкнулась с трудностями, в том числе финансовыми. Это многое значило для нас,- моральная поддержка людей, работавших рядом с нами, их труд, спокойный и уверенный даже тогда, когда им было выгоднее найти себе другую работу.  Некоторым было интересно. Даже сейчас они пишут нам, что в «Москонверспроме» было интереснее, «был драйв».

Большинство из тех, кто перешел в компании УДП РФ и остался работать на наших, теперь уже бывших, объектах, тоже сохранили с нами хорошие отношения. Мы созванивались. И если у нас к ним были просьбы, то они их выполняли, во всяком случае, делали все, что могли в тот момент. Сдали нас только те, кто изначально пришел в компанию не только работать, но и воровать, а воровать им не давали. Теперь они «продавали» нашим врагам то, что знали, то, за что отвечали, и то, что должны были защищать. Но таких было мало. Большинство из них появились в компании уже после конфликта с УДП РФ, когда мы вынуждены были набирать новых людей на замену тем, кто решил остаться на объектах санатория «Сочи» и «Дагомыс», перейдя в фирмы УДП РФ.

Без замен и потерь обойтись было нельзя. Костяк отделения компании в Сочи был разрушен, деньги Управление делами Президента за выполненные работы в санатории «Сочи» и комплексе «Дагомыс» (всего около 60 миллионов) не выплатило. Собственность, офисы, техника и склады были захвачены. В этих условиях разворачивать новый объект, в чистом поле, практически, на болоте, было трудно. Те, у кого были проблемы со здоровьем, не выдерживали, уезжали и увольнялись.

Ситуацию я смог стабилизировать и наладить работу, когда директором стройки на Таврической стал Фетисов, который пришел в компанию специально под контракт с «Олимпстроем». Его привел в компанию Бородин Виктор Гаврилович, начальник стройки в санатории «Сочи». В компании Бородина звали «Гаврилыч», а за глаза «Горыныч». Он был полковником, до отставки служил в строительных войсках. Фетисов тоже был полковником, участвовал в строительстве здания Генерального штаба в Москве, где познакомился с Гребенюком, старшим вице-президентом ГК «Олимпстрой» по строительству.

Анатолий Гребенюк в начале 2000-х гг. командовал строительными войсками, возглавляя службу расквартирования и обустройства Минобороны, был генералом армии. Как и его предшественник, Александр Косован,  Гребенюк стал не только командующим строительными войсками и начальником службы обустройства, но и получил звание генерала армии. При Сталине командующие строительными войсками генералами армии не были, хотя армия была раз в десять больше нынешней.

Косован и Гребенюк были женаты на родных сестрах. После увольнения Косована и назначения его в Московское Правительство заместителем Владимира Ресина, Гребенюк «наследовал» его должность и звание. Однако, долго он в кабинете командующего не продержался. Во время одной из поездок президента по Сибири Владимира Путина привезли на недавно «построенный» объект – госпиталь Министерства обороны РФ, за строительство которого Минобороны уже отчиталось, деньги потратило. Путин увидел поле, в котором никакого госпиталя не было. Госпиталь оказался только на бумаге (http://www.kommersant.ru/doc/1096224, http://abos.ru/?p=44361 ). Гребенюк был отправлен в отставку. Несколько лет он отсиживался, неизвестно где, а затем благополучно возник в должности старшего вице-президента ГК «Олимпстрой» по строительству олимпийских объектов в Сочи.

К его назначению, я думаю, Путин никакого отношения не имел. Гребенюка ставила на сочинскую Олимпиаду «московская» группировка: Лужков, Ресин, Косован. Пробивал назначение Косован и те, кто стоял за ним. Однако, поддержка в Администрации Президента и Управлении делами для назначения Гребенюка была необходима.

Управделами Президента Кожин имел к «Олимпстрою» особое отношение. В самом начале в Москве, в УДП РФ,  говорили, что именно Кожин стоял у истоков идеи создания строительного монстра  Государственная компания «Олимпстрой», видя себя на месте его руководителя. Однако, несколько влиятельных бизнесменов, которые должны были стать инвесторами олимпийских объектов, выступили против его назначения. Они имели печальный опыт сотрудничества с Кожиным. Они уже были затянуты в махинации с землей на Рублевке, потеряли достаточно денег, и не хотели, чтобы их «кинули» в очередной раз. Они высказали свое мнение Путину, и высказали твердо. Кожин назначен не был (http://morozowvp.livejournal.com/43828.html http://rusfront2012.livejournal.com/11906.html ).

В итоге, строительство и финансирование объектов для Олимпиады было разделено на две части. Одна, официальная, которая шла через «Олимпстрой». Вторая, тоже официальная, но закрытая, включала объекты УДП РФ, которые существовали до начала олимпийского строительства, и которые были переданы УДП РФ после начала олимпийского строительства для расширения поляны и пирога.

Вайншток пролетел кометой в бурлящем от ожиданий денежного дождя Сочи, оставив после себя хвост слухов о том, что он стал «пилить» слишком рьяно и слишком быстро, включая то, что «пилить» еще было рано. Промежуточной и временной фигурой в качестве руководителя ГК «Олимпстрой» стал мэр Сочи Колодяжный, за которым стояла «кубанская» группировка. Его поддерживали «спортсмены» (руководство Спорткомитета и Олимпийского комитета), а также Управление делами президента, которое, имея в Сочи несколько госдач и санаториев, а также самого президента, который проводил в Сочи не меньше времени, чем в Москве, поддерживала с Колодяжным тесные отношения.

Конечно, Колодяжный имел печальный опыт в строительстве, изрядно испортив Сочи за годы своего начальствования. Жилищный фонд, построенный в советские времена ветшал, новые дома строились бездарной архитектуры (или без оной вообще), в местах, где двадцать лет назад никому бы в голову не пришло строить, а если бы такая мысль пришла, то ее бы быстренько куда-нибудь засунули подальше. За такие мысли тогда в тюрьму можно было сесть, а уж с работы вылететь – точно.

Вместе с новыми домами, торчавшими как зубы в пасти Бабы – Яги, в Сочи появилась и другая строительная достопримечательность – дорожная плитка, которой стали выкладывать площади и улицы. Появление плитки в огромных объемах на городских просторах объяснялось, во-первых, завышенными расценками на производство плиточных работ, которые сохранились в строительных сметах еще с советских времен, когда плитку укладывали только мастера, рабочие самой высокой квалификации, а не сочинские армяне, приезжие таджики или узбеки. Плитка тогда производилась из высокого качества  материалов и требовала качественной подготовки площадки. В 70-е годы советское государство платило только за работу по укладке плитки 14 рублей за квадратный метр, и это при средней заработной плате по стране не более 150 рублей в месяц, а квартирная плата за двухкомнатную квартиру в центре Москвы, включая газ, электричество и телефон, составляла 4 рубля в месяц.

Во-вторых, появление плитки в Сочи объяснялось тем, что компания, производившая плитку для городских нужд и получавшая огромную долю строительного бюджета Сочи, принадлежала жене мэра. Плитку сочинцы прозвали «колодяжками». Через десять лет, когда новоназначенный мэр Москвы «оленевод» Собянин начал платить миллиарды за положенную вкривь и вкось таджиками и узбеками на улицах Москвы плитку, я вспомнил сочинцев и в одном из своих материалов назвал московскую плитку «собяжками» (https://valerymorozov.com/news/1786 ).

Как бы то ни было, но Колодяжный возглавил «Олимпстрой». До плитки вокруг стадионов он не дошел, но земля в Имеритинке, которая оказалась перед принятием решения в Гватемале о проведении зимних олимпийских игр в Сочи скупленной по почти нулевой цене чиновниками, бандитами, правоохранителями, судьями, связанными с ними компаниями и частниками, была куплена «Олимпстроем» за бюджетные деньги по огромной цене. Прибыль составила сотни тысяч и миллионы процентов.

Земельная операция осталась единственным успехом Колодяжного. Дальше пошел бардак: и в проектировании, и в строительстве. Деньги улетали, а результатов на лице Сочи не оставалось. Нужно было менять команду.

Новая команда состояла из нескольких группировок, но на строительный комплекс села «лужковская» команда. Здесь и появился Гребенюк.

Я написал об этом довольно подробно в связи с тем, что сейчас, особенно в оппозиции, все беды и ошибки при строительстве олимпийских объектов связывают в один сноп и валят на Путина. Конечно, Путин сделал Олимпиаду «своим» памятником. Или пытается сделать. И он несет ответственность за то, как она была организована, и что происходило в Сочи в эти годы. Но объективно оценивая события, надо сказать, что конкретные решения, результатом которых был огромный рост расходов и небывалая коррупция, принимали не Путин и его окружение, а другие люди, которых на эти поляны ставили различные группировки и кланы. При этом, основное строительство и рассадка на «поляны» происходили во времена правления президента Медведева и курировались именно его людьми. За все это ответственность несет весь РЕЖИМ, вся система, которая была создана с начала 90-х годов. И Гребенюк был порождением этой системы.

Поначалу, знакомство Фетисова и Гребенюка играло для меня положительную роль. Фетисов мог через Гребенюка решать вопросы, решение которых задерживали Иваницкий и Чабров, которые хотели «выстроить» со мной отношения, не веря, что я никому «не откатываю», но зная, что я «не откатываю» им. Однако, вскоре до Гребенюка дошла информация о нашем конфликте с УДП РФ.

До этого начальник ГУКС УДП РФ Чаус лишь намекал на проблемы со мной. Однажды, в августе 2009 года, в дни подписания контракта «Олимпстроя» с «Москонверспромом», Гребенюк при мне разговаривал с Чаусом по телефону, и тот про меня сказал Гребенюку: «Морозов работать умеет, но любит судиться». Чаус тогда вспомнил про то, что я был первым и до сих пор единственным бизнесменом, который пошел в суд с иском к Кремлю, конкретно, к ГКД. Было это в 2005 году. Чаус тогда идти в суд мне разрешил, но потребовал, чтобы я забрал свое заявление в прокуратуру на гендиректора ГКД Шаболтая и закончил работы по Особой зоне Президента в Кремле, не смотря на то, что Шаболтай «Москонверспрому» за работу полностью не заплатил.

Чаус в разговоре с Гребенюком о моем заявлении в ДЭБ МВД ничего тогда не сказал. Он еще надеялся скрыть историю об оперативном эксперименте в отношении Лещевского, о записях передач тому мною денег, об ошкуривании Лещевского (а тем самым и Чауса, Малюшина и других руководителей УДП РФ) сотрудниками ФСБ и МВД за закрытие дела. Он еще надеялся разобраться со мной тихо, без шума и пыли.

Гребенюк намека не понял. Он получил подтверждение, что я работаю с УДП РФ, с Кремлем. В тот момент он был заинтересован в поддержке УДП РФ и воспринял «Москонверспром» как члена кремлевской команды. И мне простили нарушение законов системы: я никому откатов не предложил, в нашей цене откаты заложены не были.

– С нами судиться у него не получится,- засмеялся он.

Через пару месяцев Лещевский, Чаус, Смирнов поняли, что разобраться со мной тихо не получится, нужны союзники. Тогда они Гребенюку не только все объяснили, но и дали команду. Гребенюк по эстафете передал команду Иваницкому, Чаброву и нашему Фетисову, обещая тому, что если он сорвет стройку и разорит здесь «Москонверспром», то получит должность детектора в одной из Дирекций «Олимпстроя». Фетисов некоторое время играл двойную игру, и даже, на всякий случай, рассказал мне о разговоре с Гребенюком. Но потом он свой выбор сделал и перешел окончательно на сторону Гребенюка.

Я до сих пор помню картину: Гребенюк после осмотра строительной площадки сел в черный джип, который поехал к воротам, за ним рванул джип с Иваницким и Чабровым, а за ними, обгоняя джип Иваницкого, бежит Фетисов, скользя резиновыми сапогами по размокшей земле, и сует в открытое окно Гребенюку свою анкету для оформления на работу в «Олимпстрой», возможно, на должность Иваницкого, который тогда еще не уволился.

Увольнение Фетисова было первой кульминацией событий и завершением первого этапа борьбы на объекте. Непосредственным поводом стала история с подсыпкой территории.

4

История с подсыпкой территории началась с совещания в Дирекции «Олимпстроя», которая располагалась в центре Сочи. Совещание состоялось в сентябре 2009 года, через пару недель после подписания контракта между «Олимпстроем» и «Москонверспром» о проектировании и строительстве поселка на улице Таврическая в Адлере, Сочи.

Совещание проходило в кабинете руководителя Дирекции Максима Иваницкого (в нашей компании проходил под кличкой «укуренный дохлик»). Кроме него в совещании от «Олимпстроя» принимал участие главный инженер дирекции Алексей Чабров (по кличке «Боров»). На совещание должны были приехать из Москвы кураторы проектных работ Максим Козлов и Виктор Двойченков, но они остались в Москве и были на телефонной связи. От «Москонверспрома», кроме меня, участвовал Виктор Гаврилович Бородин.

К этому времени я знал, что вместо нас выиграть тендер, по планам Краснодарской администрации и «Олимпстроя» времен Колодяжного и безраздельного господства клана Ткачева, должна была краснодарская фирма вместе с краснодарским проектным институтом.

После снятия Колодяжного, прихода в руководство Таймураза Боллоева со своей командой, включая делегированного от Лужкова и Косована (читай: от мэрии Москвы) Гребенюка, последовавшей за этим неразберихи, в которой победителем тендера на генеральный подряд стал никому не обещавший откатов, но имевший уникальный послужной список «Москонверспром», от участия краснодарских строителей в этом проекте пришлось забыть. Однако, Краснодар пытался сохранить свое влияние, защитить свои интересы проталкивая к нам, через своих людей в «Олимпстрое», в субподрядчики своих проектировщиков.

В Москве Козлов и Двойченков сообщили нам, что краснодарские проектные организации «Краснодаргражданпроект» (дома, дороги, сети) и «Росинтеко» (изыскания) уже давно работают над проектом, который «фактически» готов. Мы запросили подготовленную часть проекта, чтобы оценить объемы и качество выполненных работ, и то, что мы получили, нас не удовлетворило: «Краснодаргражданпроект» представил картинки двух домов (одно- и двухэтажных), которые можно было найти в любом архитектурном альбоме, а «Росинтеко» дала кусок изысканий, который при ближайшем рассмотрении нашими специалистами оказался выдернутым из другого проекта. Нам попытались впихнуть тухлятину, причем чужую, выдавая за свежее мясо со своей фермы.

Я об этом сказал Гребенюку, а Ирина встретилась с Козловым и Двойченковым и рассказала о наших сомнениях. Все уверяли нас, что «практически все есть», и Иваницкий и Чабров могут продемонстрировать это в Сочи. Они настаивали на скорейшем начале строительных работ, говорили о том, что мы можем сорвать сроки строительства всех олимпийских объектов, потому, что без строительства поселка нельзя будет переселить людей с земель, которые выделены под строительство стадионов, что наш объект должен быть сдан первым и так далее в том же духе. Давили они, доходя до истерики, и это меня смущало: я понимал, что оказывая давление, они не дают мне ни времени, ни  возможности разобраться, заставляют принимать решения на основе информации, которая ничем не подкреплена.

Я не хотел брать субподрядчиков. У нас сохранились группы проектировщиков в Москве и Сочи, были филиалы, где работали только проектировщики, в Иваново и Калуге, специализированная компания «Москонверспроект» в Великом Новгороде. Им нужны были объемы, нужна была работа. Отдавать проектирование на сторону, в Краснодар, я не хотел. Кроме того, я подозревал, что краснодарские проектные организации не лучше сочинских, за которых нам уже пришлось переделывать и доделывать проект реконструкции корпуса «Приморский» в санатории «Сочи». Представленный нам проект «Приморского» был выполнен меньше, чем на половину, хотя работа была принята по акту, а деньги, выделенные на проектные работы, все были выплачены Управлением делами президента сочинскому проектному институту еще до объявления тендера на строительные работы.

Я подозревал, что здесь будет та же система: Проект оплачивается полностью, выполняется наполовину, деньги делятся, а проект дорабатывает генеральный подрядчик за свой счет, пытаясь проектными решениями поднять оплату строительных работ, чтобы покрыть потери.

Я об этом сказал на совещании у Иваницкого. Олимпстроевцы со мной дружно не согласились. Вообще, надо сказать, что на совещаниях олимпстроевцы почти всегда действовали слаженно и сообща, хотя внешне и по характеру сильно отличались.

Иваницкий, очень худой, весь как на шарнирах, алкогольные напитки не употреблял, любил покурить папироску (мы подозревали, что папироски не всегда были обычные) или сигарки и производил впечатление в меру разумного и в меру хитрого молодого человека. Он был из Новороссийска. Как и другие сотрудники его дирекции, он не имел опыта работы на таких сложных и запутанных проектах, как олимпийское строительство, но чувствовалось, что, в отличие от других, он начинал понимать, куда попал и во что вляпался.

Чабров был похож на отдохнувшего и отъевшегося бывшего прапорщика, служившего в охране на зоне. Или бывшего зэка, отбывавшего срок за бандитизм. Пальцы у него были в татуировках в виде колец. Мне было понятно, что он имеет мнение не свое, а начальства, и чем выше было начальство, тем крепче было его мнение.

Перед совещанием Гаврилыч напомнил мне:

– Надо у них требовать разрешение на строительство. Тут нужно все делать по закону. А то они потом…не отобьешься. Тут кого-то точно уроют… Я Гребенюка знаю. Вижу, к чему тянется… тут кого-нибудь, точно, закопают.

Меня волновало не только разрешение на строительство. В это время мы с трудом выцарапывали технику из санатория «Сочи», слухи о конфликте с УДП РФ распространялись по городу. Наверняка, дошли до «Олимпстроя». Мне надо было избежать войны на два фронта. Хотя бы на время.

– Говорят, что там археологи выступают,- не унимался Гаврилыч.- Там захоронения какие-то. Не получим разрешение, за…бут! И экологи тоже з…бут. И олимстроевцы з…бут. Все з…бут.

Гаврилыч без мата разговаривать не умел, и распространял вокруг себя любовь и умение разговаривать матом, как Чернобыль радиацию.

– Я понял. Я буду с ними бодаться по проектным работам и срокам, а ты дави на разрешение, – сказал я, походя к двери в кабинет Иваницкого. Гаврилыч кивнул.

На совещании разгорелся спор. Я сказал, что нам вообще не нужны подрядчики по проектированию.

– У нас есть свое проектное подразделение в Сочи, полностью оснащенное техникой,- сказал я.- Мы можем здесь печатать чертежи любого формата, делать дизайн, хоть видеофильм в 3dmax. Есть проектное подразделения в Москве, Калуге, Иваново и проектный институт «Москонверспроект» в Великом Новгороде. Нам их обеспечивать работой и заработками надо, а не отдавать работу другим. И делать все это мы можем быстро и качественно. Нам нужны будут подрядчики только по некоторым видам изысканий, но мы недавно выполнили большой комплекс изысканий здесь же, в Сочи, на комплексе «Дагомыс», знаем хорошо местные фирмы и можем привлечь их, а не краснодарские.

– Но они уже сделали проект! – воскликнул Иваницкий, закуривая сигарку. – Сколько времени вы будете делать изыскания, потом проект? Минимум четыре месяца. А стройка будет стоять. Мы это позволить не можем. Гребенюк этого не позволит. Надо сейчас начинать!

– А когда будет разрешение на строительство? – спросил Гаврилыч.

– Вы деньги за проект получите, – сказал Чабров.- Первые чертежи из Краснодара получите и сразу нам отдадите. Мы их примем по акту. У вас будет выполнение плана.

– Да! У вас же выполнение уже запланировано. В сентябре уже сорок миллионов рублей вы должны освоить. А как вы это освоите без проекта? Часть забора поставите вокруг поля и вагончики с техникой завезете, так мы у вас это не примем. Проекта нет. Ничего нет. Без проекта не примем. А освоение дать надо. Каждый месяц в правительство докладываем.

– А где разрешение на строительство? – спросил Гаврилыч. Он свое дело знал туго.

– Разрешение будет, – лениво, но уверенно сказал Чабров. – Главное – проект. У вас его нет, а у них есть.

– У них тоже проекта нет, – сказал я. – То, что мы видели, – это не проект. У них тоже ноль. Лучше мы сами начнем с нуля, чем бегать за другими. Своих я заставлю делать быстро, а вот кубанцов вряд ли.

– Нужно разрешение на строительство. Не х… проектировать, если нет разрешения. Археологи, говорят уже того… З…бут. Точно. К бабке не ходи. И экологи все вагончики перевернут, – Гаврилыч напирал, подтверждая свою кличку «Горыныч».- Не х… дергаться без разрешения. Под клиентом дергайтесь.

– Все у них есть. Сейчас. – Иваницкий делал вид, что Гаврилыча не слышит. Он набрал по телефону номер директора «Краснодаргражданпроекта» Погосяна. – Владимир Марспетович, что же вы не показали проект «Москонверспрому»? Надо было показать побольше. Вы за месяц выдадите окончательный вариант? Ну, вот! Они выдадут. Все, договорились. В течение месяца вы выдаете полный проект по домам и коммуникациям.

Мы с Гаврилычем переглянулись. Было ясно, что «Олимпстрой» хочет пропустить и принять по актам недовыполненный проект. Возникали вопросы: Нужно ли  нам это? Чем это нам грозит? Кто кого после этого будет держать за глотку?

Потом Иваницкий набрал телефон директора «Росинтеко» Кисленко:

– Роман, ты почему не показал «Москонверспрому» проект?.. Морозов говорит, что вообще левый кусок… Мать твою! Ты за…бал! Ты хочешь, чтобы с тобой подписали контракт? Тогда показывай, а иначе пролетишь! – Иваницкий повесил трубку. – Они боятся, что вы получите проекты, скопируете и используете, а контракты с ними не подпишете. Вот и не дают. Но мы-то проекты видели! У нас на совещаниях проекты рассматривались. Чабров как главный инженер этими проектами занимался. Максим Козлов с Двойченковым. Гребенюк проектные решения сам утверждал!

– Так дайте нам то, что у вас есть. Здесь, в Сочи. Мы хоть это посмотрим, – предложил я.

– Нет у нас ничего. Все у них. Они же официально нам ничего не сдавали. Давайте, под наше с Чабровым слово, подписывайте контракты. В течение месяца вы сдаете проект, получаете 40 миллионов рублей освоения, оплачиваем вам, за вычетом аванса. И вы спокойно строите, укладываясь в сроки. Другого пути нет. Другой путь – вы срываете сроки, а это вопрос политический. Переселенцев надо вывозить, освобождать участки для строительства других олимпийских объектов. Если вы сорвете сроки, будут сорваны сроки ввода спортивных объектов. А за это нас всех убьют. Мы тут заложники – больше, чем вы. Мы сами, прежде всего, заинтересованы, чтобы вы получили проект. Сами будем заставлять и гнать их, если что.

– А когда будет разрешение на строительство? – спросил Гаврилыч, глядя на Иваницкого подозрительно.- Какое на х… освоение без разрешения?!

– Да будет разрешение, – сказал Чабров Бородину, глядя на него, как на любопытного и не в меру активного ребенка, который сильно мешает занятому дяде. – Без разрешения строить нельзя. Мы сами заинтересованы, чтобы разрешение было быстрее, проект был быстрее, работы начались. Вы же сами это прекрасно понимаете.

– Максим,- сказал я. – Мы с Гаврилычем все это прошли. И не один раз. С Управлением делами президента прошли так, что до сих пор икается. Нам там тоже гарантировали работу субподрядчиков, которых рекомендовали. И проектировщики были, за которыми проект переделывать пришлось. И заново проектировать целые разделы. Я уже получал «выполненный» проект, в котором не было дорог, сетей, инженерии, в том числе электрики. Вы знаете, какие чертежи нам были даны для строительств бетонных конструкций на «Приморском» в санатории «Сочи»? … Старые чертежи за штампом «Моспроекта – 2». А в штампе было написано: «Кремлевский Дворец Съездов». Так Государственный Кремлевский Дворец назывался при Советской власти. То есть чертежи были 60-х годов, когда КДС строился! Кстати, секретная документация была… и осталась. А кто-то из Кремля в помощь местным проектировщикам скинул. Могу сказать, кто…

– Не надо,- сказал Чабров.

– Нам эти истории не нужны,- сказал Иваницкий, с интересом глядя на меня.

– И строители субподрядчики были, которые, по словам Управделами президента, «все могли», но не хрена не делали, а выгонять их не позволяли.

– И выгоняли их на х…-  добавил Гаврилыч.- И ваших краснодарцев, если делать ни х… не будут, выгоним в три шеи.

Иваницкий и Чабров возмутились.

– Да над нами тут проверяющих сидит куча. Все контролируется Службой безопасности. Это Управление делами может себе что-то позволить, а нас тут сразу съедят.

– А разрешение будет?- Гаврилыч спросил строго, как настоящий полковник.

– Да будет!!- заорал Иваницкий.- Ты, Виктор Гаврилыч, уже за…бал всех тут со своим разрешением! Все боишься, что археологи тебя за…бут, что экологи, а сам уже нас за…бал по самые нехочу!

– Ну, смотри, Максим,- сказал Гаврилыч.- А то я тебя … знаешь.

– Знаю! За…бешь!

– Вот, вот!

«Москонверспром» ушел с объекта 24 июня 2010 года, через десять месяцев после описанного разговора. Разрешения на строительство я так и не видел. Говорят, что оно все-таки было получено, но вручили его (надеюсь, торжественно, хотя это событие, кроме нас, мало кто мог по достоинству оценить) «СУ-155», которое зашло на площадку после нас, где уже стояло 24 дома. А может и не получило, потому что в Лужкова из Москвы «ушли», его команду тоже, и «СУ-155» убрали с объекта. Со скандалом и с угрозой уголовного дела.

Продолжение следует