К читателям
Вы уж извините, но каждую часть приходится начинать с комментария. Пока пишешь, вмешиваются события, которые разворачиваются с такой быстротой и неожиданностью, что приходится сразу на них реагировать, и не потому что хочется (иногда меня охватывает почти непреодолимое нежелание говорить или писать о происходящих событиях или ворошить прошлое, — кажется, что в грязь залезаешь), но потому что необходимо, а иногда и потому, что читатели этого просят и требуют.
В этот раз случилась беда в Кемерово. Толя Левин написал, что ему уже не до дела Скрипаля. А я ответил, что эти две трагедии проявления одного и того же комплекса проблем.
В одном из Дворцов Кремля установленная там в 2005 году противопожарная система, в том числе в кухне Банкетного зала, где проводятся приёмы, подрядчиком и генеральным проектировщиком сдана не была. То есть испытаний и акта-приемки не было. Систему эту делала моя компания, она же была и генеральным проектировщиком по реконструкции всего Дворца. Заказчик нам работу не оплатил. Я сдавать систему отказался, в том числе подписывать акты, хотя просили и давили с разных сторон. Я вообще отказался подписывать акты сдачи объекта как генеральный проектировщик и подрядчик. Систему начали эксплуатировать без приемки и передачи заказчику. Я написал письмо в Ростехнадзор, тогдашнему главе его. Бравый генерал, победивший почти всех на Кавказе, влезать в этот конфликт отказался. В Кремль с проверками я не полезу, — сказал он своему заму, который передал мое письмо.
— А что будет, если загорится? — спрашивал я. – Кто сидеть будет?
Зам пожимал плечами. – Влезать генерал не хочет… Кремль все-таки…
Мне казалось, что из глубин Кремля усмехался товарищ Сталин… Приехали, товарищи!…
Через много месяцев заказчик подписал новые контракты, деньги по ним были проплачены и нашли свое применение, кто-то акты подписал… ФСО сейчас контролирует Управление делами Президента. Флаг им в руки… Хотя они обо всем этом знали, но тогда ничего и они сделать не смогли…
А была и другая история.
Мне предложили поработать на строительстве второй очереди выставочного комплекса на окраине столицы, одного из самых престижных и известных, на берегу Москвы-реки. Предложили в том же Ростехнадзоре. Представили меня заказчику. Сказали, что если Морозов будет делать, то все примут без запинки. Начал я обсуждать с заказчиком работу. Объект уже строили. Почва опасная, плавуны, пустоты, сваи уже до меня забивали, и они успешно к утру следующего дня куда-то проваливались. Объясняю заказчику, что надо проводить обследование и делать серьезный проект. Мне заказчик отвечает, что ничего этого не планировалось, и хозяин на это деньги не выделил. Говорят мне: вы же все можете решить, они же примут без запинки проект и работы…
Не договорились. Я ушел с объекта, и как там построили, не знаю. Но догадываюсь…
А причем здесь Скрипаль? Объясняю…
Часть 2
О Валентине Фалине и секретном плане ЦК и КГБ
Два месяца назад, 2 февраля 2018 года, в Москве на 92-м году жизни умер Валентин Михайлович Фалин.
О Фалине говорили, что он был одним из умнейших советских дипломатов, одним из лучших специалистов по Европе, в частности, по Великобритании (в 1960-х годах он возглавлял Европейский и Британский Отделы советского МИДа) и Германии (в 1971-1978 гг. был Послом в ФРГ), что он был одним из лучших аналитиков ЦК КПСС (писал аналитические материалы на основе информации, получаемой по линии МИД и КГБ, для Сталина, Берии, Громыко, Хрущева). Говорили, что он был лучшим в СССР специалистом по германскому фарфору и обладателем лучшей в СССР его коллекции.
При Андропове Фалин попал в опалу, работал политическим обозревателем в «Известиях» и писал диссертацию по интересной теме «Конфликты интересов в антигитлеровской коалиции».
С приходом Горбачева Фалин не просто вернул себе позиции, но и стремительно пошел наверх. В 1986 году он был назначен Председателем Правления Агентства печати «Новости», главного орудия внешнеполитической пропаганды СССР. Именно он создал аналитическую службу в АПН.
В 1988 году он стал заведующий Международным отделом ЦК КПСС, а в 1990 году секретарем ЦК КПСС, курирующим внешнюю политику. Ушел он из политики вместе с Горбачевым, КПСС и СССР.
После развала СССР Фалин жил в Германии, а в последние годы в Москве.
В 1986 году, когда Фалин был назначен Председателем Правления АПН, мне предложили стать его помощником. В то время я работал в Информационном отделе Посольства СССР в Индии, отвечал за информационно-пропагандистскую работу АПН в индийских СМИ. В тот год командировка моя заканчивалась, и я, естественно, согласился.
Согласие мое в Москву должен был передать Александр Евфарестов, который в Дели был Первым секретарем Информотдела, отвечал за аналитическую работу. До командировки в Дели Саша работал помощником Льва Николаевича Толкунова, возглавлявшего АПН в начале 1980-х годов. В конце 1980-х Толкунов был уже Председателем Совета Союза Верховного Совета СССР.
Когда Евфарестов вернулся из отпуска, я зашел в его квартиру на Баракхамба роуд отметить его возвращение. Мы были соседями.
— Ты извини, но я сказал, что ты отказался, — сказал Саша, наливая мне виски.
Я удивился.
— Я, вроде бы, согласился…
— Ну, я подумал, что ты с Фалиным не сработаешься. Ему нужен аналитик, который бы целыми днями подбирал для него информацию, писал записки, а ты любишь живую работу. Тебе это не подошло бы…
— Блин, Саш, если у меня получается бегать, то это не означает, что я хочу бегать и занимать расстрельные должности всю жизнь. Мне всегда хотелось заняться спокойным трудом, писать, ни за что особо не отвечая… Ну, ладно, — манул я рукой, особо не переживая, — будем продолжать и бороться за светлое будущее Индии. Архивы и аналитические справки подождут…
И мы, смеясь, выпили за возвращение Евфарестова из отпуска…
Фалина я увидел, когда вернулся в Москву. Он был Председателем Правления АПН, говорили, что он очень близок к Горбачеву, Яковлеву и Лигачеву и вскоре должен стать руководителем Международного отдела ЦК КПСС.
Фалин выступал на совещании в Агентстве, и тогда я услышал от него то, что поразило меня больше всего из услышанного до этого, наверное, за всю мою сознательную жизнь.
Я уже не помню, чему тогда было посвящено совещание, но помню, что Фалин говорил о том, что страна меняется, и мы должны быть готовы к работе в новых условиях. Тема была интересная, и я слушал внимательно. А потом Фалин сказал фразу, которая поразила меня так, что я долго не мог прийти в себя.
— Партия должна быть готова работать в условиях подполья, когда она не будет находиться у власти, — сказал Фалин…
Это был конец 1986 года. Советский Союз, еще могучий и уважаемый. Ни у кого не было в мыслях, что СССР может быть уничтожен, что КПСС потеряет власть. Было понятно, что режим требует изменений, обновления, укрепления, развития, и так мы все относились к политике Горбачева, к перестройке, поддерживали ее в принципе, критикую за ошибки и слабости. Но никто не думал тогда, что речь идет о потере власти, о ликвидации государства, о конце СССР…
— О чем он говорит?! – думал я. — Какое «подполье»?!
Я не знал никого в то время, кто думал об этом или допускал подобную мысль, а тут, на совещании актива главного пропагандистского органа КПСС, выступает начальник, который вот-вот должен стать руководителем всей внешнеполитической структуры партии и СССР, и говорит о… работе в подполье! О том, что мы должны быть готовы к тому, что партия потеряет власть! …
Я не мог определить, что это, что за этим стоит… Было ясно одно, что в Кремле и на Старой площади верхи готовятся к «подполью», и начали они готовиться к этому подполью раньше, чем кто-либо другой в стране… То есть, это означало, что верхушка партийной и государственной бюрократии понимает, что она, говоря словами Ленина, «не может управлять по-старому», не может контролировать перестройку. Начали процесс перестройки и теперь не могут этот процесс контролировать?! … Или это говорит о расколе в верхах, Фалин об этом знает и думает, что этот раскол приведет к конфликту за власть и развалу страны, к потери власти партией?! И Фалин говорит об этом почти открыто, хотя и в относительно узком кругу…
После совещания слова Фалина не шли у меня из головы.
Многие тогда были недовольны и ситуацией в стране и тем, как Горбачев делал «перестройку», но одно дело быть недовольным, выступать против того, как это делалось, видеть ошибки, требовать изменений, в том числе кадровых и политических, а другое дело сдавать власть, отказываться от власти, расписываться в собственной неспособности… Или это говорит о том, что дела настолько плохи, что начался процесс развала и потери власти…
Через пару дней я разговорился в баре Пресс-центра МИД га Зубовском будбваре со знакомым майором КГБ, который работал в Отделе международных связей АПН. Звали его Владимир Павлюшин. Он был высокий, мастер спорта по волейболу, специалист по Германии, работал в ГДР, потом в АПН курировал поездки иностранных гостей по СССР. Был он всегда в хорошем настроении, очень четкий и надежный, и если я к нему обращался за помощью в организации поездок индийский корреспондентов, то он всегда решал вопросы быстро.
Разговор не обошел и слова Фалина.
— У нас тоже есть аналитическая разработка, которая исходит из того, что систему изменить уже невозможно, — сказал он, спокойно реагируя на мои слова. – Или слишком сложно. С войны создан такой военно-промышленный комплекс, создана система, которую изменить невозможно. Система работает так, что всё, что мы создаем и производим, мы вынуждены создать и производить обязательно, чтобы это еще и пригодилось в войну. Все идет двойного назначения. А это не позволяет обеспечить эффективность… Потом, все зашорено, старики закостенели и всю систему создали закостеневшую, партия не перестраивается… Говорят о перестройке, а перестроиться не могут. Вот у нас группа аналитиков и предложила обрушить всю систему, отдать власть, раздолбить все ненужное, а потом тихо власть вернуть, оставив только эффективное, и на той базе рвануть вперед… Иначе загнемся и загибаться будем долго и нудно, — так они считают…
— То есть, они предлагают обрушить страну, систему, не понимая и не зная, что они собираются сделать, не имея четкого плана и цели… Рушить бездумно… И это реально? – спросил я в изумлении.
Я поразился тому, что он сказал, и сидел, удивленно глядя на него. Я вспоминал слова моего отца, которые он сказал, объясняя свою злость к Горбачеву. «В любой русской деревни всегда был дурачок. К нему относились чаще всего хорошо, потому что вред он приносил только себе. Жалели его, но не обижали. Нормальный мужик, когда решит ломать старый дом и строить новый, обычно начнет готовиться за год и больше. Он продумает, где и какой ставить новый дом. Заготовит лес, даст ему высохнуть, потом на площадку завезет бревна и другие материалы. Договорится с соседями, когда строить новый дом будут, потому что дома строили всей деревней. Готовились, время обговаривали, потом все приходили, распределяли работу и строили за несколько дней новый дом. Мужик на стройке всех кормил, а когда дом был готов, разбирали старый. После окончания работы ставили столы вокруг дома и праздновали, пили – ели… А дурачок толком ничего не продумает, что строить будет, когда. Ходит месяцами по деревне и всем рассказывает, то он так будет строить, то по-другому, все лучше да больше. Натащит всякого материала, наприглашает людей, вся деревня придет, а там окажется, что чего-то не хватает, то одного, то другого. Чтобы не сидеть, начнет дурачок старый дом ломать. Все весело ломают старый дом, а новый как строить никто не знает. Потом за столы сядут, напьются, наедятся и по домам разойдутся А дурачок сидит и думает. Дом старый развалил, новый не построил, все проел и пропил… И пойдет жить к кому-нибудь, пока свою хибару сам как-нибудь построит… Вот так ваш Горбачев свою перестройку делает… Обычный деревенский дурачок… Только в деревне никому в голову не приходило его начальником выбирать…» Я с ним не спорил. Обидно было, что он так о Генеральном секретаре ЦК говорил, но и возразить было нечего… Половина действий Горбачева объяснить разумно было невозможно. Каждое второе решение било по экономике, сохраняло старую элиту, но ослабляло контроль над политическими процессами. Я не понимал, как можно было заниматься реформированием политических структур, разбазаривать власть и при этом ослаблять экономику.
Теперь получалось, что это отец говорил не только о Горбачеве. Тут еще и аналитики КГБ из деревенских дурачков оказались набраны…
— Не переживай, у нас таких аналитических разработок полно. Никто их выполнять не собирается… пока, — сказал Павлюшин, отмахнувшись. – Все само собой выйдет… Контора ситуацию из-под контроля не выпустит…
Почему я вспомнил слова Фалина из его выступления на совещании в АПН в 1986 году? Потому, что эти слова я вспоминал не раз на протяжении прошедших лет.
Вспоминал, когда КГБ продвигал Ельцина к власти, выталкивая Горбачева на обочину истории.
Вспоминал, когда пошел маховик развала экономики, и криминальные группы приходили к власти, совершая под прикрытием Ельцина через Гайдара и Чубайса криминальную революцию.
Вспоминал в 1998, через десять лет после выступления Фалина, кога я понял, что Ельцин согласился на то, чтобы к власти пришли не политики, а спецслужбы, что начинается тихая контрреволюция спецслужб за спиной ничего не подозревавших олигархов, забывших свое агентское прошлое и возомнивших себя не просто «комбинаторами», а полубогами и «великими бизнесменами».
Вспоминал, когда назначили министром обороны Сердюкова, мебельщика с опытом смотрящего за налоговой службой, который упирался и не хотел этого назначения, но которого заставили изображать из себя министра обороны, чтобы смешить вес мир, пилить излишки МО и прикрывать что-то совсем другое…
Я не только не утверждаю, что все эти годы какая-то группа действовала и меняла Россию и весь бывший СССР и соцлагерь по заранее разработанному плану. Я был свидетелем многих событий, во многом принимал участие сам, часто не соглашаясь и борясь с происходившим, и слишком хорошо понимаю и знаю, что такой группы не было и ни по какому плану действия не совершались. Однако, на протяжении всех этих лет, в критические моменты, казалось, что появляется очередной «дурачок» из из русской глубинки и приоткрывает невидимую дверь, которая открывает путь, дает возможность развитию событий, ведущих Россию по «пути дурачка»…
А с Павлюшиным в последний раз я встретился в том же баре Пресс-центра МИД на Зубовском бульваре, в 1998 году.
Павлюшин был полковником, растолстел неимоверно, развелся с женой, много пил. Когда я предложил ему выпить со встречей, он сказал:
— Возьми стразу бутылку, чтобы не бегать…
Ельцин был еще президентом. Путин был только что назначен руководителем ФСБ.
— Кто мог это все предвидеть?… Я как-то до сих пор иногда не верю, что так все произошло… Суки, — говорил он, разливая водку. – Развалили Союз, Контору развалили на части и превратили в дерьмо. Я за копейки должен пахать восемь лет. На кого? На эту банду… Ельцин подохнет, народ ссать на его могилу ходить будет… Путин пришел в ФСБ, только о семейных делах Ельцина думает. Я на этих ельцинских тварей пахать не буду… Генерала звание мне не светит. Пришли новые, своих привели, они генеральские чины разбирают… Все «бизнесом» занимаются… И что мне делать? Пойду туда, где хоть деньги платят… Мне в Башкирию друг предлагает перебраться, он там в нефтянку залез, ему надо за рубежом дела решать, зарубежные связи, безопасность… Блядь, бандитами на старости заниматься буду… Приехали… Вот суки!…
Я слушал его и не мог справиться с разочарованием и обидой. Мне было обидно, что он так обрюзг, что болен, что опускается, что понимает это и ничего сделать не хочет и не может. Что не один он… Его друзья и сослуживцы сидели вокруг, перебрасывались с ним фразами, они также много пили, и в глазах их вспыхивала та же злость и ненависть. Они напоминали зверей в загоне…
Вспомнил я слова Фалина и несколько недель назад, когда Путин, выступая с Посланием, рассказал о том, что советские научные и военные разработки, которые забросили, от которых отказались во времена Горбачева, как раз тогда, когда Фалин возглавлял внешнюю политику КПСС, за последние десять лет довели до испытаний и образцов вооружений…
Круг замкнулся. Или нет? Или это спираль, и просто заканчивается один круг и начинается другой круг «ада»?…
(Продолжение следует)
