Английский архитектор Кит Арундел, как и кремлевский архитектор, просил отложить начало работ на месяц, но причины у него были другие. Он должен был что-то закончить и поиграть в гольф.
– Я играю в гольф, – сказал он. – И у меня очень больна жена… Вы играете в гольф? – спросил меня Кит, попивая эспрессо у нас в гостиной и не объясняя связь гольфа с болезнью жены.
Это только кажется, что между «творческим отдыхом на даче» и «игрой в гольф на месяц» большая разница.
В реальности разница маленькая: игра в гольф предполагает для пожилой творческой личности не столько хождение с клюшками по полю и удары по мячу сколько общение с такими же творческими личностями. Прежде всего, в баре гольф-клуба.
Как бы то ни было, но месяц у нас выпадал.
Мы обратились еще к паре архитекторов в графстве Сарри, но у них тоже были планы: кто на какой-то остров уезжал (виски пить или купаться в четырнадцатиградусной воде Атлантического океана, – они не уточняли), кто ссылался на необходимость завершить другую работу, но при этом было ясно, что кроме работы его ждал гольф или остров, или жена «в котедже», или что-то подобное. Играли, между прочим, английские архитекторы во все, кроме футбола, один знакомый архитектор в Лондоне играл даже в рэгби, но, естественно, в молодости. А вот больших любителей футбола среди архитекторов я не встречал. Может, не повезло…
Мы поняли, что спешить в Англии у нас не получится, и надо подождать Кита, который наш дом хорошо знал и которому нужно было лишь переделать существующие чертежи.
Пока же мы решили выполнить те работы, которые можно было делать без согласования с городскими властями.
К этим работам относились: восстановить кирпичную стену, отделяющую участок от улицы, повесить новые ворота, обнести забором весь участок, чтобы наш Миша (трехлетний американский акита) не мог убежать и загрызть соседних собак и приходящих лис и барсуков, и некоторые другие работы по мелочи.
Надо сказать, что в Англии вы ничего не можете построить или пристроить, не соглосовав проект с соответствующим отделом Городского Совета. Изменения фасада, крыши, любая пристройка, если она стоит на фундаменте, – все это требует разрешения и согласования. В особых местах, например, в поселке Хоккеринг в Уокинге, вам не позволят ничего построить, если у соседей изменится «вид из окна».
Проект ваш помещают на сайте Городского Совета, рядом с вашим домом вывешивают объявление, информирующее соседей о ваших планах, и соседи могут высказывать и направлять в Совет свои замечания и протесты, к которым в Городском Совете будут внимательно прислушиваться.
Когда же вы через год, если вам очень повезет (иногда согласования занимают лет пять), согласуете свой проект и начнете строить, то вас будет курировать (за относительно небольшие деньги) отдел строительного контроля, выполняющий функции технического надзора. И без его подписи на исполнительной документации дом ваш не будет принят, не будет зарегистрирован, а следовательно, ваш дом не будет считаться построенным, и вы никогда не сможете его продать. Скорее всего вас просто заставят сломать то, что вы построили.
Российские жители Британии таких строгостей не понимают. «На моей земле, чего хочу, то и строю», – рассуждают наши. И британцы, с наслаждением, их наказывают. Говорят, Чичваркин так «пострадал». Купил поместье, построил на своей земле что-то, не спрося ни соседей, ни Городской Совет, а потом все сломал. Не знаю, судился он или нет. Ну, дело его, у него денег много, может на суды выбросить некоторую сумму, чисто из принципа, или чтобы еще и судебный опыт приобрести.
Мы получили согласование своего проекта за год, при норме по закону в два месяца. Сначала нас курировал известный уже читателям молодой шотландец Бретт Макалистер. Мы культурно подождали два месяца, а потом направились в Городской Совет Уокинга в посках Макалистера, чтобы напомнить ему о нашем проекте.
Бретт Макалистер был молод, тих, культурен. Он сказал, что отдел завален работой, сотрудников не хватает, и пообещал все закончить и передать проект на утверждение Советом через пару недель.
По законам британского жанра (помните историю с ремонтом моего компьютера?), «завершение работы» заняло у Бретта не пару недель, а еще два месяца. Нам надоело ходить в Городской Совет, и я чувствовал, что несмотря на статус политического беженца и наполнявшее меня чувство благодарности Великобритании, графству Сарри и городку Уокингу, я готов сорваться и перейти на язык и тон начальника стройки в России, то есть разораться нецензурной бранью, которую большинство строителей любой национальности понимают лучше литературного языка.
Мы направлись в Городской Совет и встретились с Макалистером, тихим, культурным и застенчивым. Он объяснил нам, что наш проект слишком трудно согласовать. Мы увеличили высоту потолка второго этажа, то есть высоту дома, а это согласовать трудно.
– Сделайте изменение в проекте, вернитесь к существующей высоте дома, и мы быстро согласуем проект,- сказал Бретт. – Чтобы мне вам не писать замечание, и нам не терять времени, направьте мне письмо, в котором вы сообщаете, что отзываете этот вариант проекта и направляете мне новый вариант. Недели черз три ваш вариант будет согласован.
Мы так и сделали. Кит, ворча и обзывая Макалистера «Мак-к-к-калистэр!», «theScot!», переделал проект. Однако, через три недели проект согласован не был. Более того, Бретт Макалистер пропал!
Еще через неделю мы узнали, что молодой шотландец приятной наружности уволился из отдела Городского Совета Уокинга и устоился в такой же отдел, но в Гилдфорде, что в двадцати километрах от Уокинга, где зарплаты оказались выше. Собственно говоря, он пытался туда устроиться весь прошедший год, поэтому больше занимался переводом, чем проектами.
Перед увольнением он оформил мой отзыв варианта проекта как отказ от проекта, а новый вариант оформил как отдельный проект, поэтому новый сотрудник, которому попало наследство Макалистера, начал отсчет недель и месяцев заново.
– Мак-к-калистер! TheScot! – сказал Кит, попивая nespresso у нас в гостиной. – Никто не хочет работать в этом отделе. Они столько придумали законов и regulations так все запутали и усложнили, что никто не хочет там работать. Раньше говорили и пели RuleBritannica! А теперь: RulesBritannica! Раньше Британия ПРАВИЛА! А сейчас ПРАВИЛА и ЗАКОНЫ правят Британией! А еще этот проклятый Брюссель придумывает идиотские законы и правила. За наши деньги! За большие деньги! А платят этому Мак-к-калистеру мало. Он должен за маленькую зарплату годами копаться в куче законов и правил, постоянно рискуя быть наказанным, если что-то упустит. Вот он и бежит…
Нового сотрудника мы так и не увидели. На нашу просьбу о встрече он ответил письмом, в котором нам, беженцам из другой, довольно коррумпированной страны, указал, что в Британии владельцы зданий и заявители не должны общаться с сотрудниками отдела. Обращаться в отдел имеет право только архитектор. «У нас приняты строгие меры против коррупции», открыто указывая на наше российское происхождение, написал он.
Мы строгие меры против коррупции поддерживаем, поэтому восприняли письмо с пониманием, хотя как-то расстроились, что зря несколько месяцев ходили к Бретту Макалистеру и в результате повелись на его «идею» нового варианта проекта. Архитектор Кит сразу же согласился, что именно он должен общаться с новым куратором, не зацикливаясь на том, что именно он должен был общаться с Мак-к-калистером.
Кит общался с новым куратором пару месяцев, прежде чем узнал, что новый куратор тоже уволился и перевелся в Гилдфорд, где зарплата выше. Так как последние месяцы куратор был занят своим переводом на новое место работы, наш «новый вариант» или «новый проект», – называйте, как хотите, – лежал без движения.
Я решил, что как только нам назначат нового куратора, то я с ним точно поругаюсь для профилактики и заставлю с ним поругаться Кита, чтобы тот перед переводом в Гилдфорд согласовал хотя бы наш проект.
Мы с Ириной заявились в Городской Совет. Перед нашим приходом в Совет, по моей настоятельной просьбе, туда позвонил Кит и наорал на начальника отдела. К тому же он прислал ему ругательное письмо с английскими угрозами, то есть угрожая завалить жалобами и засудить при возможности. В общем, наш приход был подготовлен, поэтому к нам в комнату переговоров спустились сразу две женщины испуганной наружности. Одна из них оказалась начальницей отдела, а другая была, видимо, моральной и физической поддержкой. Они объяснили нам, что в Гилдфорде зарплаты выше, что часто сотрудники переводятся туда, что в настоящий момент у них в отделе на весь Уокинг три сотрудника.
– Сейчас принимаем на работу четвертого, – сказала начальница. – Молодую женщину. Она не будет пытаться перевестись в Гилдфорд в этом году. Так что она успеет согласовать ваш проект.
– А можно с ней сейчас встретиться? – спросили мы.
– Она еще не знает, что будет заниматься вашим проектом. Кроме этого, вы заплатили 185 фунтов за новое согласование, но это стоимость согласования дополнения к проекту или изменения, а у вас новый проект и вам надо заплатить 400 фунтов, – сказала начальница, осмелев, видя, что русские не собираются скандалить и бить их.
Мы некоторое время спорили по поводу того, сколько раз и сколько денег нужно платить за один проект, но в итоге, уступили, радуясь, что нам назначат молодую женщину, которая пока не знает, что зарплаты в Гилдфорде выше, и надеясь, что она об этом узнает лишь через несколько месяцев, когда наш проект уже будет согласован.
Девушку куратора мы так и не увидели. Она тоже исчезла. Она оказалась исключительно шустрой и давно знала о зарплатах в Гилдфорде, поэтому она устраивалась сразу в два места.
Со следующим куратором я встречаться не захотел сам. Фамилия у него была Rapist, что означает «Насильник». Учитывая сексуальные приоритеты в современной Британии, я, несмотря на свои физические данные и навыки рукопашного боя, встречаться с британским насильником не захотел. Оба варианта результата нашего общения: стать жетвой насильника или попасть под уголовное преследование за нанесения тяжкого вреда здоровью насильника, в лучшем случае, а в худшем, – обвинения в отсутствии святой для Британии сексуальной толерантности, мне не подходили, и я решил на сей раз отказаться от общения с британским чиновником. И правильно сделал. Насильник тоже пропал. Уж не знаю, то ли он перевелся на более высокую зарплату, то ли снасильничал кого-то из заявителей, но Насильник исчез, как не бывало.
Тут я решил воспользоваться своим знакомством с членом Городсткого Совета от Консервативной партии, моим соседом Дэвидом Биттлстоном. Дэвид владеет строительной компании, и мы отлично ладим и с ним, и с его женой.
Как-то вечером я дождался, когда его автомобиль заехал на площадку перед домом, и через забор окликнул Дэвида, махнув ему рукой. Он остановился, ожидая меня и вытаскивая пакеты из багажника автомобиля. Я вышел на улицу, прошел до въезда на его участок и зашел на парковку. Мы поздоровались, и я коротко рассказал о своих злоключениях.
– Ничего не могу сделать, – сказал Дэвид. – Мы не можем вмешиваться в работу аппарата, в работу отделов. Члены Совета не могут оказывать влияние на сотрудников аппарата правительства графства или городских советов. В соответствии с законом о борьбе с коррупцией.
Дэвид улыбнулся, извинился, и я пошел к своему дому, растерянно думая, к чему борьба с коррупцией может довести.
Оставалось только давить через Кита на «аппарат» Городского Совета. К этому времени и сам Кит, еженедельно напрягаемый нами, озлобился до такой степени, что пошел в Городской Совет сам, забыв на время о гольфе.
Через пару месяцев в результате нашего штурма отдел по согласованию проектов Городского Совета Уокинга пал. И в один прекрасный день мы получили письмо, извещающее нас о том, что наш проект утвержден. А через несколько дней Кит принес нам комплект проектной документации с заветным штампом. С начала нашей первой попытки согласовать проектное решение прошел ровно год с хвостиком. Сотрудника, подготовившего проект к слушаниям в Совете, я так и не увидел.
К этому времени мы уже имели опыт общения не только с британскими проектировщиками, чновниками, но и строителями. Ведь время мы не теряли, потихоньку выполняя те работы, которые согласования не требовали.
Британские строители (коренные британцы) отличаются от британских архитекторов тем, что все поголовно болеют за британские футбольные клубы. Болеть они начинают с детства…
(Продолжение следует)
