Британские строители (коренные британцы) отличаются от британских архитекторов тем, что все поголовно болеют за британские футбольные клубы. Болеть они начинают с детства, и болеть начинают, как все дети, выбирая любимый клуб по месту рождения и названию. Поэтому в английском графстве Сарри большинство британских строителей болеют за “TottenhamHotspur”, или просто «Spurs» – «Шпоры». Видимо, слово «шпоры» производит самое сильное впечатление на восприимчивые мозги британских детей, склонных впоследствии выбирать профессию каменщика, плотника, сантехника или прораба во времена кризисов и владельца – директора маленькой строительной фирмы во времена экономического роста. Ибо трое из пяти строителей вокруг Лондона болеют за «Шпоры» и были владельцами фирм, попавших под каток кризисов.
Болеют британцы серьезно и странно. Например, handyman(то есть «мастер на все руки») седой и краснолицый Майкл, который у нас делал мелкий ремонт в одной из комнат, а до 2009 года был владельцем фирмы, которая занималась покупкой домов, их ремонтом и перестройкой с последующей продажей, тоже болел за «Шпоры», хотя никогда не был на футбольном стадионе и не смотрел футбол по телевизору последние шестьдесят лет своей жизни.
– То есть, вы когда-то, в детстве, болели за «TottenhamHotspur», – уточнил я.
– Нет, – ответил Майкл, смотря на меня вежливым взглядом оскорбленного до глубины души, но воспитанного в приличной школе англичанина. – Я болею за «Шпоры» до сих пор!
Я спорить не стал и уточнять тоже: мои сомнения и попытки понять, что означает «болеть», не смотря матчи ни по телевизору, ни на стадионе, не читая обзоры матчей в газетах и не интересуясь результатами, могли привести к вежливому, но твердому разрыву наших отношений, а я тогда рассчитывал на помощь Майкла в становлении моего строительного бизнеса в Англии. Ссора по пустякам мне была не нужна, а я чувствовал, что Майкл может серьезно оскорбиться.
Я мог раскритиковать «Шпоры» или любую другую команду, за которую «болел» британский строитель, заявить, что я сам болею за «Фулхэм», и подвергнуть себя за это процессу долгих и беспощадных издевательств («Фулхэм» играл в том году бездарно и вылетел из высший лиги), я мог сказать, что болею за «Челси», и меня быобвинили в «снобизме», но простили бы его, принимая во внимание тот факт, что британские строители считают Абрамович русской фамилией и, следовательно, естественным для меня болеть за «русский» клуб, но сомневаться в способности англичанина болеть за футбольный клуб, не бывая на стадионах и не смотря матчи по телевизору, я не имел права.
Обвинение в отсутствии настоящей любви к футбольному клубу у британских строителей вызывает гамлетовское возмущение. Помните голос Гамлета – Смоктуновского: «Смотрите же, с какою грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя». В общем, гамлетовские страсти в душах британских строителей нынешнего века…
Строители Дэрен и Стив, которые выполняли работы на участке и в доме, который мы после долгих поисков купили в Уокинге, тоже болели за «Шпоры». Дэрен, рыжий детина, дылда, был ирландцем британского розлива, директором и владельцем маленькой компании, которая бралась за любые работы, чтобы выжить. Стив был плотником, хэндименом, правой рукой Дэрена и бывшим директором-владельцем такой же компании, которая выжить в кризис 2009 года не смогла.
Стив был толстым, жизнерадостным и говорил на прекрасном, певучем английском языке, который характерен для воспитанника школы в графстве Сарри.
Дэрен говорил со страшным акцентом. В его словах не было гласных, одни согласные. Ирина несколько недель не могла понять ни слова. Потом научилась распознавать треск согласных и догадываться об их смысле.
– Врзвл,- выстреливал Дэрен, стоя в дверях. – Клвл!
И Ирина с полным напряжением сил понимала: «WhereisVal?» – Где Вэл (то есть я)? «CallVal!» И она звала меня.
-Врздг? – выстреливал Дэрен.
И Ирина в отчаянном напряжении догадывалась: «Whereisthedog?» – Где собака? И она успокаивала Дэрена, сообщая ему, что наш американский акита Миша отправлен в сад, чтобы не встречаться с Дэреном, который собак боялся панически.
При этом, у Дэрена была своя собака, маленькая четырнадцатилетняя помесь, с длинными ушами и печальными глазами. Она болела старческими болезнями, и Дэрен, не решаясь оставить ее дома одну, возил ее с собой на объекты. Собачка лежала сначала в машине, а потом ее положили перед домом в саду, который я по-московски называю «палисадником» (соответственно, сад за домом я называю «огородом»). Собачка лежала тихо, глядя на всех с благодарностью. Я ставил перед ней миску с водой и тарелку с мелко нарезанной колбасой «Doktorskaya», жалкой польской пародией на советскую «Докторскую» доперестроечных времен. Купил я эту колбасу по ошибке, для Миши полбатона было мало, и я оставил ее для собачки Дэрена. Она с удовольствием приезжала к нам в гости, ела кусочки колбасы, кося на меня большим влажным глазом.
Дэрен и Стив смотрели футбол в пабах, хотя Дэрен пил мало, а Стив не пил алкоголь совсем, со времен поминок его компании.
– Я бросил пить два года назад, – сказал он мне. – За два года ни разу не выпил ни эля, ни пива, ни виски, ни вина! И каждое утро теперь просыпаюсь сразу, полный энергии. Вот так… Yes!!
И Стив в восхищении поднял обе руки, приняв позу и выражение хэпимена.
Стив вози с собою в автомобиле газету «Сан». Когда я его спросил, почему он предпочитает «Сан», Стив радостно показал руками на себе большие женские груди и сказал;
– Там хорошие фотографии!
Дэрен ничего не читал. И писать умел плохо. Однажды он и Ирина обсуждали стоимость работы, составляя какую-то смету. Я был в другой комнате, писал тогда «Escape from Kremlin или Тайны спецоперации в УДП РФ» ( https://valerymorozov.com/news/1550 ).
– Как пишется thousand? – крикнула мне Ирина. Она учила когда-то немецкий, а английский осваивала на рынках и в магазинах сначала Дели, а потом Лондона. Письменный английский у нее хромал.
Я вышел к ним. Ирина и Дэрен сидели за столом. Смету на листе бумаги писала Ирина. Дэрен, со страданием в глазах, смотрел на меня.
– Он тоже не знает, как пишется по-английски «тысяча» – засмеялась Ирина. – Он вообще, мне кажется, писать не очень умеет.
Дэрен узнавал новости в тех же пабах, из телевизионных передач или бесед с читающими «Сан» друзьями. Так он получал всю основную информацию о событиях в мире.
При этом, Дэрен интересовался событиями в России и был даже своеобразным поклонником Путина. Когда он узнавал что-то новенькое, то обязательно переспрашивал меня и даже несколько раз звонил мне из паба.
– Путин, правда, развелся? – как-то спросил он меня вечером, позвонив из паба после футбольного матча.
– Да.
– И он сам первый об этом объявил?
– Да.
– Завтра поговорим об этом.
В следующий раз он, опустив приветствие, спросил, вылезая из своего фургона и закрывая дверь:
– А у Путина реально пятьдесят миллиардов фунтов?
Однажды он приехал возбужденный. Проверив, что Миша находится вне зоны досягаемости, Дэрен осторожно спросил:
– Говорят, что Путин – гей. И что в Кремле их много. А зачем тогда в России преследуют сексуальные меньшинства?
Он слушал меня с интересом, с каким-то особым блеском в глазах. Я сначала не обращал на это внимания, но тут показали по телевизору очередную серию «Шерлока», где Бенедикт Камбербэтч, Шерлок Холмс современного британского розлива, объяснил, как он определил, что паренек из лаборатории – гей. Главная улика, оказалось, – это спущенные штаны и выступающие над штанами трусы! Блин, а я думал, что у Дэрена просто зад плоский и фасон джинсов такой. Ну, торчат дешевенькие зелененькие трусы из «Primark», ну, и торчат себе. А оказалось, все гораздо сложнее. Без Шерлока Холмса не разберешься… Кстати, между Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном Британии XXIвека тоже возникла гомосексуальная тяга, что добавило популярности сериалу… Видимо, у Дэрена возникла такая тяга к Путину… Чего в современном мире ни бывает! … А паренек-гей из лаборатории оказался Мориарти… Ну, тут не только Мориарти и Холмс с Ватсоном перевернулись в гробах, но и Конан Дойл, наверное, долго трясся пытаясь протестовать с того света …
Однажды я позвонил Дэрену с просьбой приехать на следующий день и выполнить новую работу. Дэрен обещал позвонить мне утром. Я позвонил Стиву, и тот приехал и выполнил работу за наличные.
Дэрен появился через две недели, когда работа была выполнена.
– Моя собака умерла, – сказал он, объясняя двухнедельное опоздание. Британцы, как индийцы, сразу и четко отказаться не могут из вежливости или в силу характера. И я к этому привык. – Другую собаку я уже взять не смогу.
– Надо взять.
– Нет. Я ее не забуду. После нее не могу взять другую.
– Возьмешь, и сразу станет легче. Новая вылечит. Умершую будешь любить, но и новую полюбишь. И станет легче. Собаки лечат.
Он посмотрел на меня с удивлением и надеждой.
Мимо нас прошел наш Малыш, рыжий кот подмосковно-деревенской породы. Дэрена Малыш не замечал, а Стива не любил, потому что тот, работая в доме или в саду, создавал беспорядок, раскладывая материалы и инструменты, и всегда включал магнитофон и распевал британскую попсу 80-90 х годов прошлого века. Малыш же не любил шум и беспорядок. Слушать он был готов лишь птиц и собственные крики о кошке.
Дело в том, что Малыша была своя проблема, и тоже очень британская. Малыш не мог найти себе кошку. Конечно, кошек в Уокинге было полно, в каждом втором доме. У того же Дэвида, нашего соседа справа, была кошка. В доме напротив даже три. И дальше, во всех направлениях жили кошки. Но все они были кастрированы. А вот некастрированных, настоящих кошек, не было ни одной.
А Малыш у нас кот не кастрированный, реальный, подмосковный, с простыми и натуральными рефлексами и инстинктами. Он ловит мышей, белок, голубей. Добычу частично поедает, а самые жирные тушки приносит Мише и Маме, то есть Ирине. Миша подарки лижет и слюнявит, но не ест. Мы его приучили к вареному мясу. Ирина вопит и истерично требует убрать очередного голубя или белку с кухни, куда ночью затащил их через свою кошачью дверку Мылыш. Вопли Ирины Малышу не нравятся, он требует от нее восхищения и благодарности.
Но одних белок и голубей с мышами и лисами Малышу не достаточно. Ему нужна кошка. Лучше две. Или три. Судя по его гортанным крикам, лучше четыре. И орет Малыш часто, в любой сезон. Соседи ласкового Малыша любят, хотя поначалу, непривыкшие к кошачьим крикам, британцы считали, что кот страшно болен. Ну, не знали они, как кричат коты без кошек! Нет таких котов в Уокинге.
До такого состояния свою жизнь довели британцы сами. LawsandRules, которые правят на Островах, добрались не только до жизни людей, но и распространились на жизнь животных. Причина одна: британцы хотят сделать удобной свою жизнь, следовательно, ради своего удобства, соответственно изменить жизнь тех, кого они приручили и за кого, как правильно заметил Сент-Экзюпери, они в ответе.
Желая покоя для себя, британцы определили, что те, кто имеет собак или кошек, должны их кастрировать. Чтобы кошки и собаки были тихими, спокойными и ласковыми и не болтались по чужим участкам. Закон, обязывающий всех и все кастрировать, они пока не приняли, но Rules такие для себя создали и почти поголовно их добровольно выполняют. Попробуйте появиться с некастрированной собакой или котом в ветеринарной клинике, и первое, что вам заявит собачий доктор или кошачья медсестра, будет предложение кастрировать домашнего друга. И каждый раз, когда вы будете приводить животных на осмотр, вам будут всеми силами предлагать кастрацию.
Давят с этой идеей настолько сильно, что Ирина, например, уже давно к кастрации любимого кота и любимого пса готова. Не даю я. С Мишей легче: его на поводке могу вести только я. В Мише шестьдесят пять килограммов живого веса, наполненных энергией и активной жизненной позицией, поэтому справляться с ним могут немногие.
Кроме этого, Миша за свою сознательную жизнь некастрированной сучки не нюхал и не видел. Это облегчает ситуацию с ним. И потом, что это за охранник, если он кастрирован? А так Миша довольно активен для охранника, хотя, как настоящий мент, прежде всего любит пожрать и поспать, распугивая всех своим храпом.
Малыш же или где-то уже «развязался», или стремление к производству потомства прет из него от природы, и молчать он не хочет. Его неудовлетворенность так много производит шума, что Ирина периодически соглашается на его кастрацию. Тем более, что она его сама и довести, и донести до клиники может. Она уже несколько раз договаривалась об операции, даже получала персональную скидку в 20%, но в последний момент каждый раз не решалась. Ведь Малыш не только активный и жизнерадостный, но и лечебный. Если кого-то из нас продуло, он ложится на больное место и прогревает так, что все боли проходят. И вот порезать такую генетику?! Никогда.
А с генетикой в Британии плохо. Коты и кошки, способные производить потомство, содержатся только в питомниках, которые имеют соответствующую лицензию. Количество их очень мало, конкуренция и уровень прибыли кошачьего бизнеса росту количества производителей не способствуют. И генетика страдает.
Кошки и коты, большинство, страшные, некрасивые, а ведут себя… ну, как «кастрированные». И выбора у них нет. От людей они слишком зависят.
У самих британцев тоже проблемы с генетикой, но тут помогают мигранты. Каждая пятая белая британка в Уокинге имеет черного ребенка. В общем, для себя они нашли выход из ситуации.
– Дэрен, если не хочешь брать собаку, возьми кота или кошку, – сказал я. – Если найдешь некастрированную кошку, мы тебе прекрасного котенка сделаем. Правда, Малыш?
(Продолжение следует)
