– У меня выбора нет,- сказал я Сергею.
– Выбор всегда есть. Можно, например, спасать остатки компании. Утереться, забыть, что тебя ограбили и продолжают грабить и просто пытаться спасти хоть что-нибудь. Иди даже пойти и поплакаться им в жилетку, чтобы что-то оставили, где-нибудь еще разрешили работать. Честно сказать: готов быть «кошельком». Только от контрактов не отрывайте. Раньше я работал на компанию, зарабатывал, а теперь готов просто у кормушки стоять, для вас таскать из кормушки деньги… Если сказать честно, и они поймут, что ты уже дошел до этой роли, то могут оставить. Даже обязательно оставят. Компания у тебя хорошая, чистая, раскрученная, с именем. Им это тоже важно… За твою прошлую строптивость, конечно, поиздеваются, но потом… Многие мечтают быть «кошельками», завидуют… Кто знает, что ты «кошелек»? Народ думает, что ты богач, миллионер или даже миллиардер. Никто не знает, что ты навоз, на котором реально делают деньги и власть другие… Будешь жить вкусно и сытно, и даже проходить в списках богачей, но в реальности…
– Нет,- сказал я.- Ничего этого не будет ни при каких обстоятельствах. Они изменились. Мы вошли в другую реальность. В начале 90-х они боязливо просили свои откаты и боялись тех, кто не давал. В середине 90-х они требовали откаты и изгоняли тихо от себя тех, кто не давал, или, с их точки зрения, был ненадежным. В начале 2000-х они создали систему и ощутили себя частью системы, которая может перемолоть любого. Они стали наращивать проценты откатов, доить не только генеральных подрядчиков, с которыми подписывали контракты, но и субподрядчиков, влиять на отбор субподрядчиков. С середины 2000-х они начали раздувать цены, откаты дошли до размеров реальной стоимости проектов, и таким образом, превратили генподрядчиков в преступников и поставили их под свой полный контроль. Генподрядчики стали принадлежать основным паукам, а субподрядчики – среднему звену. С начала олимпийских строек все окончательно пошло в разнос. Они стали хозяевами. Я это видел. Чужие компании им нужны только для того, чтобы выдоить до конца и кинуть. Держат на плаву только свои компании. Как насосы, подключенные к бюджету. Им смысла в «Москонверспроме» нет. Они считают, что компании – их собственность, просто инструменты для отсоса денег, которые можно менять, как перчатки. Бюджетные деньги – тоже их деньги… Ольшевский – один из самых разумных и порядочных был когда-то среди них. Но, когда в конце прошлого года они попытались заставить меня закупить витражи и окна на «Приморский» корпус в санатории «Сочи» по завышенной цене у сторонних поставщиков, когда я уже закупил производство витражей и окон, указанных в проекте, у немецкой фирмы «Шуко», развернул это производство в России и готов был поставлять по сметным ценам, Ольшевский и Лещевский не стали финансировать поставку и монтаж, хотя это нужно было делать по графику. Просто не выделили денег. А когда я стал возмущаться, знаешь, что сказал Ольшевский? Вернее заорал? «Это НАШИ деньги! Мы решаем, кому платить и сколько!» … А я помню его еще разумным… Они перестали быть чиновниками, которые должны обеспечивать потребности государства. Они стали классом правителей, хозяев, но хозяев, право которых на владение и распоряжение деньгами и собственностью государства – временно и незаконно. И это их бесит, заставляет рвать куски быстрее и больше, понимая, что если чиновников оторвут от кормушки, то они станут никем… А теперь приходит новое поколение. Оно другой действительности не знает. Они еще хуже, потому что изначально приходят на службу обогащаться. Не работать, не думать, не пытаться сделать что-то хорошее и нужное. Они приходят обогащаться. Это уже откровенно раковые опухоли. Нелюди. Все, цикл развития чиновников завершился… Нам там места нет…
Сергей молчал. Он достаточно знал мою историю.
В общем-то, в УДП РФ всегда смотрели на меня как на чужеродного. Терпели, потому что выполнял работу качественно, за небольшие деньги. Выжимали из меня, конечно, но немного. Сопротивлялся. Если денег было мало, не наворуешь, если сроки были сжаты, а за срыв можно было лишиться места или головы, то это были мои объекты.
Однажды, на совещании, которое проводил Лещевский по понедельникам, зашел разговор обо мне. Меня самого на совещании не было. Я был тогда в Сочи. Ирина, которая в таких случаях приходила на совещание вместо меня, тоже отсутствовала. Ей тоже пришлось поехать на сочинский объект.
Кто-то из присутствовавших на совещании заметил Лещевскому, что Морозов у начальства УДП ходит в любимчиках, никогда к нему не бывает претензий.
– Палыч, конечно, – сказал Лещевский,- мужик хороший, но он как тот русский в анекдоте… Приходит русский к еврею и говорит: «Я работаю целый день, тружусь-тружусь, а денег нет. А ты вот работаешь меньше меня, а у тебя денег навалом. Что мне делать надо, чтобы и у меня было много денег?» Еврей ему отвечает: «Крутиться надо.» Проходит неделя, приходит русский опять к еврею. «Слушай, всю неделю крутился. Дома крутился, на работе крутился, а денег не прибавилось. В чем дело?» Еврей усмехнулся и говорит: «Вокруг меня крутиться надо!» Палыч не знает, вокруг кого надо крутиться…
Мне, конечно, присутствовавшие на совещании анекдот и слова Лещевского рассказали, как только я приехал в Москву. В общем-то, Лещевский был прав: я не хотел крутиться ни вокруг него, ни с ним вокруг Чауса, ни с ними вокруг Кожина…
– Новости есть?- спросил я Сергея.
– Значит, у тебя остается один вариант – открытый конфликт,- сказал он, не отвечая на мой вопрос. Он помолчал. Я видел, что ему неудобно говорить то, что он должен был сказать. – К сожалению, в открытом конфликте я мало чем могу помочь… У меня ответ отрицательный. Я не могу гарантировать, что то подразделение, в которое ты обратишься с заявлением, доведет дело до конца. До ареста. А тебе нужен арест хотя бы одного кого-нибудь из Управления делами. Лучше двоих. И уголовное дело. Тогда у тебя есть шанс… Мне никто этого гарантировать не может.
– Никто не берется? – спросил я.
– Взяться могут. Но гарантий, что доведут дело до конца, не дают. Более того, никто не дает и пятидесяти процентов. Может быть утечка информации, и тогда перекроют кислород. Может быть просто прямое указание прекратить дело. Может быть всякое. И защиту тебе в этом случае тоже не гарантируют. Все-таки Кремль. До тебя на это никто не шел. Не думал даже об этом. И в ФСБ или МВД тоже никто об этом не думал. Всем интересно, даже рискнуть могут, но предупреждают, что при первой команде и первом наезде из Кремля тебя сдадут… Вот такая ситуация.
Первый раз Сергей пришел ко мне без положительного результата. И ему было неприятно и досадно.
Некоторое время он смотрел в окно. Потом посмотрел на меня и попытался улыбнуться.
– Я постараюсь помочь, чем можно будет, чем смогу. Но направить тебя в то подразделение, которое готово биться с Кремлем, я не могу. Такого подразделения я не нашел… У тебя есть еще варианты?
– Есть еще один. Обещали. Сегодня должны сказать.
– Что будешь делать, если и у них не получится?
– Что об этом сейчас думать? Смысла нет. Начну думать, когда вариантов решить через официальное заявление в правоохранительные органы не будет. Несколько лет пытался сделать неофициально,- не смог. Теперь постараюсь сделать официально. Если не получится, то буду искать другие варианты… Хотя ничего путного в голову пока не приходит. И времени уже нет. Цейтнот.
Мы расплатились и вышли из «Темпл бара». В Александровском саду вдоль кремлевской стены гуляли толпы народа. Я посмотрел на памятник «Могила Неизвестному солдату» и вспомнил, что слышал о предстоящей его реконструкции (http://ru.wikipedia.org/wiki/%CC%EE%E3%E8%EB%E0_%CD%E5%E8%E7%E2%E5%F1%F2%ED%EE%E3%EE_%D1%EE%EB%E4%E0%F2%E0) . Видно мрамор и гранит будут менять. В других странах столетиями лежит камень и становится только дороже. А у нас лет сорок-пятьдесят, и все: старый по дачам начальников, новый на памятник. Разумеется, новый по качеству будет резко отличаться в худшую сторону (http://www.novayagazeta.ru/inquests/5750.html) .
В «Особой зоне» Президента в ГКД был Ореховый зал для приемов и переговоров. Стены в зале было отделаны орехом. Панели из цельного дерева, размером 2 метра в высоту и почти метр в ширину. Сейчас такой орех найти невозможно. Мы требовали, чтобы панели не трогали, оставили. Но строители быстренько, пока проектировщиков и авторского надзора не было рядом, панели начали снимать так, что края поотрывали. Повреждения сактировали и панели вывезли из Кремля. А потом строители, «Моспромстрой», привезли соответствующего размера деревянные панели, покрытые ореховым шпоном. Почувствуйте разницу, как говорят. А куда ушли старые панели? Подрезали и, наверное, у некоторых в кабинетах появились новые стены. Или в спальнях. Лежишь и смотришь: эти панели видели переговоры и застолья Хрущева, Брежнева, Андропова, Горбачева… А теперь их вижу я, Иван Иванович, или Семен Абрамович, или Петр Михайлович, или Владимир Игоревич. И ни у кого теперь таких панелей не будет! Нет таких деревьев! Нет!
Мы простились, и я пошел обратно через Красную площадь к Ильинке, где на парковке у здания Торгово-промышленной палаты стоял мой автомобиль.
