В 1985 году я работал в Информационном отделе Посольства СССР в Индии. Отвечал я за советско-индийское сотрудничество и публикации в прессе Индии, то есть занимался пропагандой и контрпропагандой. Тогда информотделы советских посольств формировались из сотрудников Агентства печати «Новости» и подчинялись не МИД, а непосредственно АПН и ЦК КПСС.
Работал у нас такой Игорь Гежа. Приехал он лет за пять до этого, как переводчик на стажировку из какого-то министерства. Гежа понравился начальнику Информотдела Николаю Михайловичу Федину, который начинал сам переводчиком руководителя строительства металлургического завода в Бхилаи. Федин оставил Гежу в Индии, перевел в штатИнформотдела.Отвечал Гежа за самое неквалифицированное дело: рассылку партийной литературы, в основном брошюр на местных индийских языках, по дальнимпартийным организациям Коммунистической партии Индии. Индийских языков Гежа не знал. Любил смотреть американские фильмы на английс ком языке и играл в теннис.
Гежа был знаком с моим однокурсником по Институту стран Азии и Африки при МГУ Диком (Дмитрием, естественно) Великим. Фамилия у него такая была — Великий. У Дика отец работал тогда, кажется, торгпредом в Австрии, тесть руководил в ЦК КПСС отделом культуры. Сам Великий в то время работал корреспондентом «Известий» в Каире. Гежа любил поговорить со мной о Дике, о своем знакомстве с ним, рассказать о том, как он в отпуск приезжал к Дику на дачу. Гежа постоянно отправлял Великому посылки, подарки, а когда ездил в отпуск, то в багаже подарки составляли больше 90% веса. Он удивлялся, что я, по его словам, «не дорожил знакомством с такими, как Дмитрий Великий», и старался работой сделать карьеру.
Весной 1985 года Гежа зашел ко мне в кабинет в офисном центре Информотдела посольства на Баракхамба-роуд в Дели и сел на стул напротив моего стола. Я ждал, что Гежа скажет. Он некоторое время молчал. Вид у него был радостный и взволнованный.
Наконец, он сказал: «Вчера ко мне приезжал один. Из МИДа. Он приезжал в командировку на два дня». Гежа замолчал. Я удивленно смотрел на него, ожидая продолжения. «Он сказал, что Великий попросил его заехать ко мне». Гежа опять замолчал. Я ждал, к чему он мне все это рассказывает. «Он сказал, что Дик попросил его забрать у меня посылку и подарки… А я спросил, передал мне что-нибудь сам Дик? Он удивился моему вопросу и ответил, что нет, ничего не передавал… Тогда и я ничего не передам, сказал я ему».
Гежа замолчал. Я удивленно смотрел на него. Пару минут мы сидели молча. Потом Гежа встал и вышел из кабинета.
Я еще посидел, удивляясь поведению Гежи. Зачем он так ответил? Почему «Дмитрий» стал у него «Диком»? Зачем он хвалился всем этим передо мною?
Потом я вышел из кабинета и зашел в кабинет Саши Евфарестова, который отвечал за аналитическую работу в Информотделе. Мы с ним дружили и были соседями не только кабинетами в офисе, но и квартирами.
— Слушай, — сказал я ему. — Гежа или с ума сошел, или бежать собрался.
И рассказал о приходе Гежи. Мы посмеялись, выпили чаю и вернулись к своим делам.
На следующий день была суббота, выходной. Однако я ездил по каким-то делам. Вернулся домой около семи часов вечера. Жена сказала: «Звонили от Федина несколько раз. Просили позвонить, как приедешь».
Я позвонил. «Спустись», — сказала Валентина Ивановна, жена шефа. Наша квартира была на этаж выше их квартиры. Я по привычке забрал все необходимые для поездок документы и спустился на первый этаж. Позвонил в дверь. Валентина Ивановна открыла.
— Заходи, — пропустила она меня в квартиру.
Федин сидел в кресле в гостиной и странно, потерянно улыбался. Валентина Ивановна дала мне термос и бутерброды.
— Поезжай с Леней. Он тебе все объяснит, — сказала она.
В комнату вошел Леонид Абрамов, заместитель Федина.
— Валер, поехали, — сказал он.
Мы вышли из жилого корпуса. Сели в мою машину. Термос и бутерброды положили на заднее сиденье.
— Ну, что там? — спросил я.
— Гежа пропал, — сказал Абрамов. — То ли убили, то ли похитили. Пока не понятно. Утром уехал играть в теннис в парк Неру. С тех пор не появился. Жена дернулась после обеда. Решили не поднимать шума. Надеялись, что куда-то поехал. Хотя ты знаешь, Гежа не особенно чем-то интересовался. Вроде бы он в баню собирался. Там его ждали… — Абрамов назвал имя сотрудника Второго управления КГБ, прикомандированного к Информотделу. — Федин ждал до семи часов вечера. Потом сообщил в посольство. До этого искали машину. Час назад нашли. У входа в парк Неру. Нам надо подъехать, посмотреть, что там происходит, попытаться найти Гежу. Или подождать у машины. Вдруг появится.
Мы подъехали к центральному входу в парк имени Джавахарлала Неру. Было уже темно. У входа проходила сидячая демонстрация афганских беженцев. Тогда шла война в Афганистане. Человек двадцать. На дереве рядом висело чучело. Оно было повешено за шею. На груди болталась деревянная табличка, на которой было написано на английском: «Агент КГБ».
— Он что, с ума сошел, сюда идти в теннис играть? — зашипел Абрамов.
Я остановил машину.
— Заезжаем? — спросил я.
Абрамов кивнул.
— Надо найти машину Гежи. Там посмотрим, — сказал он тихо.
Я проехал медленно через демонстрантов, понимая, что на моей машине прикреплены номера CD75, то есть советского посольства. Демонстранты с интересом смотрели на нас. Мы проехали по аллее и увидели машину Гежи. Раньше эта машина бала закреплена за мною: красная шестерка «жигули» с кондиционером и форсированным движком. Год назад я получил новую машину, а моя старая была отдана Геже.
Машина стояла припаркованная между двумя деревьями, задом. Между деревьями и машиной было не более сорока сантиметров.
— Не Гежа парковал, — сказал я. Гежа отличался удивительной неспособностью к вождению, поэтому Федин, при всей его мягкости к знатоку английского языка Геже, долгое время не давал ему машину. Да и после получения моей старой машины не было месяца, чтобы машину Гежи не ремонтировали после аварии.
Из кустов появились два индийских полицейских с бамбуковыми палками. Они подошли к моей машине и постучали в окно.
— Вы приехали искать русского дипломата? — спросил один из них, сикх.
— Нет, мы просто проезжали мимо, — сказал бодро Абрамов в открытое мною на стук окно. — Мы сейчас уезжаем.
— Поехали, — сказал мне Абрамов. — Только не хватало, кроме фотографий машины Гежи, в завтрашних газетах, еще твоей машины и наших физиономий.
Мы вернулись на Баракхамба-роуд. Абрамов вышел у жилого комплекса и пошел докладывать Федину. Он взял с собой так и не использованные термос и бутерброды. Я припарковал машину на стоянке перед офисом и пошел через лужайку и спортивный комплекс домой. На встречу мне шел сотрудник Второго управления КГБ, которого в этот вечер Гежа пригласил в посольскую баню.
— Валер, ты не знаешь, где Гежа? А то мы договаривались в баню сходить, но он так и не появился, — спросил он
— Гежа пропал.
— Как пропал?
— С утра уехал в парк Неру. Больше никто не видел. Нашли машину. Парковал не он. У входа в парк антисоветская демонстрация афганцев. Висит чучело агента КГБ.
Первый раз в жизни я увидел, как у человека за несколько секунд сжимается череп.
— Абрамов докладывает Федину. Зайди к шефу.
Я ушел домой. В тот день меня больше никто не трогал.
На следующий день случилось два события. Первое: убили полковника ГРУ. Он отслужил в Дели четыре года и возвращался домой. В связи с пропажей Гежи был введен запрет на выезд с территории посольства. Полковник не успел купить лекарства, другие сувениры, которые было положено везти из Индии. Он с женой втихую взял машину и поехал в торговый центр недалеко от посольского городка. Его ошибка была в том, что он, чтобы не привлекать внимания, взял не свою машину, а отдела, и сел не сам за руль, а взял водителя, индийца. Когда они проезжали мимо канадского посольства, их догнали два мотоциклиста и из автоматов расстреляли машину. Индийский водитель остановил «Волгу», выскочил из машины и убежал. Полковник свалил жену вниз между сиденьями и закрыл ее своим телом. Все пули вошли в полковника. Жена осталась жить.
Я его хорошо помню. Мы каждый день встречались в посольском бассейне. Он приходил рано утром, одним из первых. Спокойный, молчаливый, здоровый русский мужик.
Несколько дней отрабатывали версию захвата Гежи афганцами, похищение его. Потом была получена информация из Москвы, что Гежа бежал в США, а все остальное было лишь операцией прикрытия.
Начали копать. И тут Саша Евфарестов заявляет, что Морозов знал, что Гежа сбежит. Второе управление — ко мне: «Ты откуда знал, что Гежа собрался бежать?»
Я, смеясь, рассказал о последней встрече с Гежой. Вопль: «Почему ты только Саше сказал?»
Почему я вспомнил эту историю?
Чувствую, что на этот раз надо сказать всем: Абрамович или с ума сошел, или на Западе оставаться собрался.
И не говорите потом, что я этого не говорил.
С самого начала процесса в Лондоне происходили странные вещи. Абрамович производил впечатление не совсем разумного человека. Он спокойно рассуждал о совершенных правонарушениях, которые в европейском законодательстве расцениваются как преступления: подделка документов, уход от налогов, выплаты “крыше” без договоров и якобы за счет дивидендов до определения советом акционеров размеров этих дивидендов и порядка их оплаты, выплаты взяток (30 млн. долларов начальнику охраны Ельцина Коржакову), незаконное финансирование предвыборной компании Путина (54 млн. долларов), покупка самолета за счет компании стороннему лицу, и т.д. и т.п.
При этом Абрамович не производил впечатление человека, который потерял рассудок и не понимает, где он и перед кем выступает.
В выступлениях Абрамовича все чаще звучали ноты раскаяния и сожаления о том, что он был вынужден делать. Во всех его ответах на вопросы в лондонском суде (до этого двадцать лет молчавшего Абрамовича) слышалась одна и та же мелодия для флейты: я не виноват, это все обстоятельства, реалии российской жизни.
Перелом наступил вчера, в последний день выступления Абрамовича в суде, когда он стал отвечать на вопросы своего же адвоката. То есть на вопросы, которые были с ним оговорены заранее.
Все, что сказал Абрамович, ложится в одну тему: Я не виноват, меня заставляла это делать система. Вершина: заявление о том, что в России опасно работать чисто, открыто, прозрачно. Вот Ходорковский попытался работать прозрачно, открыто, по европейским и международным стандартам. И чем кончил? Вот и я был вынужден приспосабливаться к власти и ее требованиям.
Более откровенного антипутинского высказывания в предвыборный период трудно было ожидать. В нынешней ситуации заявление о том, что Ходорковского преследуют, посадили в тюрьму именно за его попытку ввести в России цивилизованный бизнес, не может рассматриваться никак по-другому, кроме как выступление против Путина и его режима. То, что это сказал Абрамович, — полдела. Главное, что это сказал Абрамович, отвечая на вопрос своего же адвоката. То есть на свой же заготовленный вопрос!
Смею предположить, что тема «страдания Абрамовича в России» будет продолжена. возможно в выступлениях Дерипаски и Волошина. Думаю, что Абрамович подведет дело к тому, что он сам оказался жертвой режима и обстоятельств.
Он, конечно, будет отказываться и дальше от признания прав Березовского на часть акций «Сибнефти» и «Русала», но не исключаю, что между Березовским и Абрамовичем (или их адвокатами) ведутся переговоры или достигнуто уже соглашение о том, что Абрамович выплатит сумму в пару миллиардов фунтов Березовскому, но при этом Абрамович получит статус политического беженца в Великобритании (и Березовский этому поможет) и никогда больше при Путине не приедет в Россию.
Думаю, что на сегодняшний день у Романа Абрамовича не осталось активов в России. Он все продал и перевел деньги в Европу или Азию. Ему осталось получить статус страдальца и легализовать свои деньги в Старой Англии. Собственно, сделать то, что они так хотели когда-то сделать с Березовским.
Думаю, что это ему удастся.
А где деньги Дерипаски? Не в Великобритании ли? Или Китае? А то мы и от Дерипаски услышим много интересного. Старого или нового. Не важно. Главное: это все говорится в лондонском суде. А следовательно, это уже «не вырезать топором».
Кто останется в дураках? Путин? Вся Россия?
