После публикации 29 января этого года статьи Дэвида Леппарда в “Санди Таймс” о создании Международного Антикоррупционного Комитета и моем намерении просить политического убежища стали происходить неожиданные вещи.

Началось с того, что Александр Гольдфарб, который проявил странную для человека, не имеющего прямого отношения к созданию МАК, инициативу, замешанную на необычайной настырности, и заявил, что именно он напишет тексты заявления инициативной группы о создании МАК, устав и другие основополагающие документы. Я нехотя согласился, думая получить его проекты документов, а потом, если будет что-то не устраивать, переписать. Через некоторое время он так же неожиданно отказался от своей инициативы и сказал, что ничего писать не будет.Встретились мы в кафе “Неро” у Грин Парка за пару дней до публикации “Санди Таймс”. Он сидел за столом с чашкой кофе и пытался кому-то дозвониться. Вид у него был очень занятой. Я спросил Гольдфарба, когда можно будет посмотреть проект заявления о создании МАК? Он рассказал о том, что начались судебные слушания по делу об убийстве Литвиненко, ему приходится заниматься этим круглыми сутками и тд. Для дел МАК у него совсем нет времени.Трагедии в этом не было, и я сел писать заявление сам. Однако на следующий день я прочитал в его блоге на сноб.ру заметку о том, как формируют комитет в поддержку кандидатуры Путина. В заметке говорилось, что туда направляет всех ФСБ, так как кандидаты являются все поголовно агентами и стукачами.Меня удивило не только, что это была полная ахинея (агентов ФСБ, прежде всего, направляет не в комитет по поддержке Путина, а наоборот – в оппозиционные ряды. Собственно именно в этом и состоит смысл их работы), но и то, что эту ахинею он писал именно тогда, когда, по его словам, он был в круглосуточном замоте по делу Литвиненко и не мог уделить заявлению МАК ни секунды. На его пост я написал комментарий: “А говоришь, что нет времени! “.

Я написал проект Заявления инициативной группы по созданию МАК и отправил его Корчагину, Колесникову и Льву Пономареву. Колесников должен был отправить текст заявление Илларионову. Корчагин – Владимиру Буковскому и Павлу Бородатову, с которыми меня он познакомил, а также Архангельскому, с которым он также был в дружеских отношениях. К Владимиру Буковскому мы ездили с ним вместе в Кэмбридж, где тот живет в довольно просторном старом доме. Дом такой же старый и неухоженный, как и сам Буковский. В таких домах любят собираться старые холостяки, чтобы выпить и поболтать в полной независимости от внешнего мира, окруженные воспоминаниями. Теперь воспоминания оттеснялись новостями с антипутинского фронта. Чувствовалось, что дом видел много таких посиделок.Я рассказал Буковскому об идее создания МАК. Я видел, что идея ему понравилась. Он согласился войти в инициативную группу. Кроме Владимира, Корчагина и меня в обсуждении принял участие Павел Строилов, которого Корчагин мне представил как помощника хозяина дома. Павел оказался юристом и с готовностью взялся проработать вопрос о регистрации МАК в качестве некоммерческой организации. Информация для Буковского тоже должна была направляться через Павла.В тот день мы приехали пустые, ничего не привезли с собой. Пили чай, но так как Буковский и Павел курили, то горячий чай не согревал: комнаты проветривались, и из открытых окон дул мокрый зимний британский воздух.Когда через неделю я попытался узнать у Павла о состоянии регистрации МАК, оказалось, что он ничего не сделал. Как и Гольдфарб, он оказался неправдоподобно занятым человеком, хотя, как мне говорили, постоянной работы у него не было. «На общественных началах», как он написал мне. Может быть, действительно, все объяснялось тем, что мы делали МАК на общественных началах, подумал я. Теперь за регистрацию взялся Бородатов, который знал фирму, занимающуюся подобными делами. Мы решили оплатить эту работу, поделив расходы поровну.

Текст заявления правили раз шесть-семь. В основном, замечания приходили от Корчагина. Я думал, что он собирает замечания с других, а потом редактирует текст, хотя сразу было видно, что большинство правок у него авторские.Я написал заявление достаточно эмоциональным. Считал, что именно таким оно и должно быть. Корчагин эмоциональность снимал, но прибавлял резкости, включая при любой возможности КГБ и жесткие заявления в адрес путинского режима. Часть его правок я оставлял, часть снимал, например, про КГБ, которое не существовало уже двадцать лет. Каждый вариант мы отправляли веером членам группы.Сначала меня не беспокоило, что от некоторых не приходило никаких замечаний. Бородатов сразу сказал, что он с любым текстом согласен. Архангельский написал, что у него есть замечания, но когда ему предложили переписать текст с учетом его замечаний, отказался. Сказал, что замечания не такие важные и принципиальные, чтобы затягивать.Главным образом меня беспокоило то, что пропал Колесников. После публикации в Санди Таймс я с ним ни разу не разговаривал, даже по скайпу, что происходило не редко до этого. Я не получал ответы на свои письма, не получал реакцию на заявление. Это было странно для человека с  въедливым характером и привычкой придавать мелочам большое значение. Во всяком случае, таким Колесников мне показался. Не появилось его интервью в “Файнэншиэл Таймс”, которое он обещал опубликовать 2 февраля. Не было опубликовано и интервью Каспарова в поддержку МАК, которое Колесников также обещал организовать. Один раз он мне прислал маленькое послание, в котором говорилось, что он находится там, где очень плохо со связью. Наверное, ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти на земле такое место. Если он не в России, подумал я.Молчал и Лев Пономарев. Но я решил, что тут волноваться нечего, потому что ему, видимо, не до МАК: Лев Александрович весь в пылу политической борьбы. Готовится к демонстрации, борется за места на трибуне и вне ее…Потом стали происходить непонятные вещи. Гольдфарб, с которым я переписывался, стал для меня единственным источником информации о Колесникове и Пономареве. Я не мог дозвониться ни одного из них, при этом Гольдфарб это делал практически ежедневно, находясь например, в Германии.После публикации в “Санди Таймс” мне позвонил Илья Пономарев и подложил встретиться в Лондоне. Я согласился, и он прилетел на следующий день. Мы встретились в том же кафе “Неро” на Грин парк, где кому-то так упорно звонил Гольдфарб. Илья сказал, что разворачивает подобный моему проект под названием “Стопвор” и предложил войти в союз. Мы договорились, что после регистрации МАК подпишем формальное соглашение, что он войдет в нашу инициативную группу, а потом в Совет МАК, а члены Совета МАК – в Попечительский Совет “Стопвор”. Сайт, который создает Илья будет считаться и нашим сайтом, но будет действовать независимо, собирая материалы о коррупции и публикуя их. Самые интересные, с точки зрения проведения возможного расследования и поиска денег коррупционеров, будут направляться в Лондон в МАК. Я пообещал ему направить заявление МАК для публикации на его сайте.

Затягивать с заявлением было нельзя. В таких делах надо поддерживать темп. Когда атака начинается, останавливаться или сдавать назад нельзя. Дело будет гарантированно загублено. Нельзя стоять на площади и кричать: «Кто здесь власть?! Мы здесь власть!!», но при этом, оставлять «банки, почту и телеграф», как и Кремль, в руках реальной власти. Так власть никогда не получишь.Журналисты тоже давили. Им нужно было заявление, которое бы объясняло, что же такое было создано, и списки коррупционеров, о составлении которых было многим уже известно. В России сообщение о создании МАК произвело неожиданно для многих сильное впечатление.Списками занимался Корчагин. Он получил списки от Бородатова и Архангельского. Я получил список Льва Пономарева от его помощницы Саши Букваревой. Она же мне скинула и мой список, который я когда-то написал и направил Пономареву по его просьбе. Здесь в Лондоне у меня копии списка не оказалось. Мы не стали составлять его заново и попросили Сашу прислать тот вариант, который был у нее.От Колесникова и Илларионова по-прежнему не было известий.Корчагин свел списки в единый список и прислал его мне.Надо было запускать. Я уже давно обещал Роману Анину, что основные документы по МАК будут направлены ему, в том числе “список коррупционеров”. “Новая газета” выходит не ежедневно, поэтому ему надо было время подготовить публикацию. Я направил ему заявление и список.Меня толкало на скорейшую публикацию списка и то, что началась откровенно клеветническая кампания по нашей дискредитации. На сайте в Воронеже, который принадлежит бывшему россиянину, а теперь немцу и жителю Германии, был опубликован материал Через несколько часов этот материал на своем блоге разместил лондонский «оппозиционер» Сидельников. Через несколько дней со ссылкой на интервью Сидельникова был опубликован еще один материал, с тем же самым содержанием. В материалах говорилось о том, что Морозов и другие члены группы скрывают список, звонят коррупционерам и шантажируют их, требуя заплатить отступные и угрожая поставить фамилии в список. Тема материалов была сформулирована в заголовке одного из них: “Известный борец с коррупцией оказался шантажистом”.Ждать, пока все дадут свои списки, мы уже не могли. Список нужно было срочно делать достоянием общественности.Заявление об инициативе по созданию МАК было передано журналистам немного раньше списка.Как только заявление появилось в печати, пропавшие объявились, причем все разом, по скайпу. Конференцию организовал Гольдфарб.- Валерий, вот тут все хотят с тобой поговорить,- сказал Гольдфарб.Со мной хотели поговорить Лев Пономарев и Колесников. – А почему вы мне напрямую не звоните? – спросил я их. Вопрос ушел в космос. Ответа не последовало.- Валерий, у тебя большие проблемы,- заявил Лев Александрович, не отвечая на мой вопроос, с напором переговорщика бригады солнцевских, типа Шаповала, которому поручили наезд и вразумление терпилы, который пытается не платить за крышу.- Ты опубликовал заявление, не получив от нас подписи под ним. Ты понимаешь, что не имел права! Илларионов вообще не давал согласия на вступление в МАК! У тебя большие проблемы! Ты должен был все свои действия согласовать с нами! Получить все подписи! Без наших виз ты ничего делать не можешь! Если ты это не поймешь, ты останешься один, и никакого Антикоррупционного Комитета у тебя не будет!Мои попытки объяснить, что нормальные люди в моем мире, не пропадают, отвечают на письма, присылают свои замечания, а не молчат с целью выскочить в какой-то момент, как черти из табакерки, с криком: без нас сделали! Не имели права! Нас слушать, а то..! , – привели к тому, что спор продолжался на повышенных тонах.- Ты останешься один! – кричал Пономарев. Не знал бы я его лично, никогда бы по разговору не дал 70 лет с хвостиком.- Или ты слушаешь нас и самостоятельно ничего не делаешь, либо мы выходим из комитета. Тогда никакого комитета не будет. Его просто нет!- Ну, комитет будет в любом случае, кто бы в него не вошел или не вышел,- сказал я. – С вами или без вас!- Я признаю,- сказал Колесников,- что не правильно получилось, что я был в не зоны доступа. В этом я виноват, но без меня подписывать ничего нельзя было.- В нормальных организациях принято после рассылки документа отвечать. Если есть замечания, люди их направляют. Если ничего не направляется, значит замечаний нет. Или хотя бы сообщается: не могу прочитать, нет связи, направьте таким-то способом. Вы молчали, только Гольдфарб мне говорил, что с вами общается. Раз вы были в состоянии с ним общаться, значит вы все получили и могли бы ответить, если хотели.- Все равно ты не имеешь право публиковать заявление, если не получил наши подписи,- опять вступил Пономарев.- Ты должен ждать!- Я ждать не могу вас. Дело тоже вас ждать не может!- Мы будем решать, что делать. Буковский тоже не получил ничего.- Корчагин ему все отправлял.- Ну, если Буковский и успокоится и согласится остаться в комитете, то с Илларионовым у тебя реальные проблемы. Представляешь, если он заявит, что ничего не знал? Если он напишет в прессу?- Пусть заявляет, если ничего не знал. Не я его приглашал. Андрей (Колесников – ВМ) предложил Илларионова и взялся с ним договориться.- Тебе нужно было ждать!На следующий день они решили остаться в инициативной группе, но что я должен все согласовывать и ничего самостоятельно не делать. Колесников и Пономарев потребовали внести корректировки в текст заявления. Пономарев потребовал убрать фразу Корчагина о том, что МАК борется с режимом. “Я получаю гранты. Я не могу бороться с режимом. Это незаконно”,- сказал он. Колесников потребовал убрать фразу, что своей борьбой с коррупцией мы поставили под удар свои семьи. По его логике, упоминание об угрозе для семьи вызовет реальные угрозы для нее. Я логики ни того, ни другого не понял, но спорить не стал. Им же надо было объяснить свой шум вокруг заявления.Лев Пономарев прилетел в Лондон по приглашению какого-то члена Парламента. Мы несколько раз встречались. Он уже успокоился.- Нужно было ждать до моего приезда,- говорил он мне несколько раз.- Я не могу ждать, пока вы приедете или кто-то вернется на связь. Вы что, хотите чтобы все сорвалось. Тянуть и затягивать я не буду. Гольдфарб затянул и ничего не сделал. Время – не только деньги, но и жизнь. И человека, и организации. Все нужно делать в нужный момент, тогда срабатывает.На несколько дней конфликт затих. Я и Корчагин поехали к Буковскому. На этот раз я купил бутылку водки и какую-то закуску. Буковский поставил на стол соленые огурцы и квашенную капусту, купленную в местном «русском магазине».Сам Буковский не пил, но мы с Корчагиным и Павел Строилов, который опять присутствовал, время от времени поднимали по маленькой.Я не стал предъявлять претензии к Павлу и разбираться, почему шесть текстов заявления не дошли до Буковского. Корчагин твердо сказал, что отправлял все варианты.Буковский меня повоспитывал: за границей нужно быть осторожным, все согласовывать и тд. С Сидельниковым судиться тоже нельзя. Надо разойтись тихо. Если конфликт будет острым и открытым, то это может создать проблемы для меня. Случиться здесь может, что угодно. Убьют, например, Сидельникова, а на меня все повесить могут.Я возразил и сказал, что я за границей работал с двадцатичетырехлетнего возраста, и в армиях, и в посольствах, прожил в сумме по годам больше многих и понимаю, что нужно делать, а что нет. С Сидельниковым, например, судиться надо и судиться открыто, если конфликт не получается урегулировать, то есть он откажется давать опровержение и извиняться. О конфликте все равно все узнают, но если не судиться, то, если с ним что случится, вот тогда это и могут повесить на нас.Решили, что теперь надо будет делать письменные протоколы, чтобы потом не было разногласий и непониманий. Темные дела боятся света. Хочешь остаться в живых, не давай возможности своей возможной смертью скрыть что-то важное. Это главный закон безопасности.На следующий день Павел протокол действительно прислал. В протоколе отмечались позиции по обсуждавшимся вопросам. В конце Павел в протоколе написал: «Any other business

Участники совещания с одобрением высказались о водке (каковая пилась лишь по случаю холодной погоды и в количествах весьма умеренных) и, особенно, об огурцах». И то была правда.

Однако, второй кризис не заставил себя ждать: “Новая газета” опубликовала списки, которые я ранее передал Роману Анину. И это еще больше не понравилось окончательно сформированной “пятерке”: четырем из списка и примкнувшему к ним Гольдфарбу. Хотя как на это посмотреть: кто к кому примкнул. Или примкнул ли вообще? Может быть “пятерка” существовала с самого начала?Я уже понимал, что происходит, был почти готов. За день до выхода газеты мне позвонил Корчагин.- Валер, список не отдавай журналистам. Надо подождать,- сказал он.Я понял, что список дошел до заинтересованной стороны, и от нее пошла команда об изменениях и редактировании. Кто-то позвонил Корчагину, зная, что именно он сводит списки в единый. Корчагин ответил, что уже давно передал Морозову. От него потребовали остановить публикацию.- Я уже передал в “Новую газету”.- Остановить можно?- Нельзя. Кроме этого, нас и так обвиняют, что мы скрываем список, шантажируем. Надо публиковать. Те, кто дал свои списки, хотят что-то изменить?- Нет.- Тогда почему списки должны менять те, кто не сдал свои?Когда “Новая газета” опубликовала список, позвонил Колесников. Он был категорически против, что список был им не завизирован.- Я не могу подписаться под этим списком! – сказал он.- Я знаю некоторых людей из списка очень хорошо. У меня близкие с ними отношения. Как я могу иметь отношение к списку, который называет их коррупционерами? Например, как вы могли поставить в список Матвиенко? Ведь она спикер Совета Федерации!Получалось так: если в члены МАК попадет человек, который окажется “в хороших отношениях” с Лещевским или Кожиным, то он сможет или почеркать мой список, или заблокировать его. В какую же помесь публичного дома и биржи долгов и обязательств мне предлагалось превратить МАК! Понимали ли они что делают? Или делали на подсознательном уровне? Было ясно одно: хотели, как лучше, а получалось, как всегда. Я это допустить не мог.

Корчагин передал мне ультиматум: : или я пишу письмо, в котором заявляю, что Илларионов никакого отношения к МАКу не имеет, что список коррупционеров я опубликовал по собственной инициативе, и Пономарев, Колесников и Буковский к нему не имеют отношения, или такое письмо они публикуют сами. Он прислал и подготовленный для меня ими вариант. На подпись. Я отказался.”Пятерка” превратилась в “шестерку”: самым активным на этом этапе стал Павел Строилов. Теперь он передавал мне варианты «моего» письма, даже написал свой вариант.Я сказал Павлу, что пусть пишут, что хотят. Они имеют на это право. Я имею право ответить им на то письмо, которое они опубликуют.Павел уговаривал меня написать “мое” письмо. Я понял, что им надо, чтобы письмо написал именно я.Те варианты, которые мне прислали, говорили только одно: МАК не создавался, его никогда не было, Морозов все выдумал. Это был вариант, написанный для идиота, который в панике подпишет себе приговор. Я попытался просветить и выправить ситуацию. Сделали промежуточный вариант. Такое письмо идиотами выставляло всех: и меня, и их. Они такой вариант приняли и потребовали, чтобы письмо было напечатано в “Новой газете”, чтобы я срочно письмо отправил в редакцию. – Мы договоримся с Муратовым ( главный редактор “Новой газеты”), даже если он откажет тебе в публикации письма, – позвонил мне Пономарев.В тот же день мне сообщили, что некоторые члены “шестерки” уже спокойно рассказывают, что МАК не существует, что “Морозов уже никто”. Письмо нужно было публиковать. В этой ситуации надо было расставлять точки над i. Замолчать конфликт не получится. Они уже считают, что дело сделали, и не скрывают этого. Сидельников, который должен был приехать на Бейкер стрит на встречу со мной, Бородатовым и Корчагиным, чтобы объясниться и попытаться остановить подачу иска о клевете, на встречу не приехал. Он сказал Бородатову, что очень занят, так как на следующий день летит в командировку. В реальности, в это время Сидельников сидел в своем блоге в интернете и рассказывал, как «попала в дерьмо» Чулпан Хаматова, за то, что она пошла на сделку с Путиным и снялась в рекламном клипе. На следующий день он улетел в Европу отдыхать, поиграть в керлинг. Я слышал, что он полетел первым классом, потому что “умеет зарабатывать”. Я написал последний вариант письма, который “шестерка” не видела. Я оставил в письме то, что они от меня просили, но четко заявил, что без них МАК работать будет. Идти вперед будет. Что происки, интриги и клевета МАК не остановят. Это было письмо не извинение, а заявление о том, что мы справимся с нападками и наездами. Это было заявление на совсем другой эмоциональной основе.Я опубликовал это заявление на своем блоге на сноб.ру, отправил его Роману Анину в “Новую газету”. Роман печатать письмо отказался. “Я разговаривал с руководством. Мы считаем, что такие письма печатать нельзя. Сейчас нужна единая оппозиция. Дрязги и конфликты высвечивать не следует,- сказал он.- Это не замолчишь, – возразил я.- Они слишком долго и целенаправленно занимались наездом. Слишком все стало откровенно. Им надо остановить МАК. У них другой проект. Или только они будут распространять информацию, и все представлять так, как им хочется, или мне надо тоже заявить о своей позиции. Лучше быть первым.- Если хотите написать о своей позиции, пишите в блоге. Но газета в конфликт ввязываться не будет. Мы не будем публиковать ни ваше заявление, ни их.- Они могут тебя обойти? – Нет. Это тема моя. Они все равно придут ко мне. Я буду знать.После появления моего заявления “В связи с развернутой против меня …” на сноб.ру, в ЖЖ и Гайдпарке «шестерка» сначала замолчала, потом Павел Строилов написал мне письмо, что Буковский со мной вместе работать по совместным проектам не будет, в связи с тем, что я не выполнил обещания и не напечатал свое письмо в “Новой газете”. Потом пришло письмо от Льва Пономарева, который сообщал, что будет меня поддерживать как правозащитник, но в совместных проектах участвовать не будет, а потом появилось “письмо четырех”, написанное якобы Буковским. Оно появилось на блогах Гольдфарба и Илларионова на сноб.ру. К письму был откреплен линк, нажимая на который, вы попадали на страницу “Новой газеты” и видели “письмо четырех” напечатанное в разделе новостей.Я позвонил Роману.- Ты же говорил, что не будете печатать ни мое письмо, ни их. Почему появилось их письмо?- Я не знаю ни о каком письме. Никакое письмо в газете напечатано не было. Сейчас проверю… Ничего у нас нет.- В разделе новостей?- Нет. Ничего нет. Это моя тема. Без меня ничего бы не напечатали. До этого мне звонил Пономарев, наезжал, требовал напечатать письмо, давил. Я его послал. Сказал, что мы не будем печатать ни письма Морозова, ни его. Я сказал ему, что если им хочется трясти грязным бельем перед людьми, пусть трясут, но газета к этому иметь отношения не будет… Мы ничего не напечатали.- Но у них линк соединяет со страницей НГ. Как это может быть? Вы ничего не публиковали, а у них на блогах выскакивает страница НГ с письмом?- Не знаю. Мы ничего не публиковали. Кроме Пономарева ко мне никто не обращался.Я вспомнил историю. Когда больной Ленин, прикованный к постели в Горках, написал письма к съезду коммунистической партии, в которых давал отрицательную характеристику своим соратникам, в том числе очень резкую Троцкому и Сталину, Политбюро ЦК ВКП(б) собралось на совещание: опубликовать ли эти письма в газете “Правда”, как требовал Ленин, или отказать собственному вождю? Кажется, Куйбышев предложил напечатать один экземпляр газеты с письмами и показать его Ленину. Во всех других 10 млн. экземпляров газеты письма Ленина не должны были быть опубликованы. Страна не должна была знать о недостатках в характере своих руководителей.Предложение Куйбышева не прошло. Политбюро тогда уважало Ленина, членов партии и свой народ достаточно, чтобы отказаться от идеи простого обмана.Интересно, как “опубликовала” свое письмо в НГ наша современная оппозиция, которая так хочет прийти на смену Путину? И чья это была идея? И кто принимал решение? И кто выполнил это технически?Иногда у нас Копперфильд отдыхает.