В комментариях на мой пост “Бойкот режима – новое оружие оппозиции” (https://valerymorozov.com/news/1864) читатели довольно активно возражали мне, высказывая сомнение о том, что бойкот выборов мэра Москвы не носил сознательного характера. “Люди просто остались на дачах”- писали одни. “Им лень было приходить на выборы”,- писали другие. «Все всем стало по фигу»,- писали другие. В основном, возражали те, кто ходил голосовать за Навального.

Это понятно. Признай, что люди сознательно бойкотировали Навального, и придется признать, что проект «Навальный» люди отвергли. Не получилось, а так хотелось…

В пятницу я весь день был в Лондоне на встречах. Комментарии прочитал, но ответить решил в субботу.

Утром в субботу я пил кофе на улице перед кафе “La Rouge” на центральной площади небольшого городка под Лондоном, где я сейчас живу. На столик я положил iPad, на котором собрался написать ответ сомневающимся в сознательности бойкота.

За средним столиком сидела группа молодых людей. Они тоже пили кофе и какие-то коктейли, приходя в себя после бурной ночи прошедшей пятницы. Пили шумно, громко обсуждая прошлый вечер, еще громче смеясь, создавая не очень удобную атмосферу ни для утреннего кофе, ни для написания комментария.

Британцы за соседними столиками стоически делали вид, что громкая компания молодых людей им не мешает.

В группе выделялся громким голосом, уверенностью и наглостью поведения один рыжеватый блондин. Он был высокий, с длинными руками и ногами, узкими плечами, лошадиным лицом и неаккуратной прической. Такого в России называют “дылдой”.

Рыжий рассказывал о проведенной ночи, жалуясь на свои неудачи.

– Shit,- заявил он громко, клеймя позором прошлую ночь.

Вечер пятницы он начал в местном ночном клубе, недалеко от железнодорожной станции, стараясь подцепить девчонку на вечер. Сначала все складывалось удачно. Он нашел симпатичную брюнетку, поболтал и потанцевал с ней, купил ей drink (не знаю, что именно он там пил и покупал: drink он и есть drink). Рыжий уже хотел пригласить культурно ее в туалет на быстрый секс или в местный парк на серьезный секс, но тут в клубе появился афробританец, и брюнетка нагло упорхнула к “черному парню”, и они сразу ушли из клуба. Видимо, сразу в парк, решил Рыжий.

Рыжий не сломался. Он взял себе еще drink и выбрал тоже довольно симпатичную блондинку, хотя предпочитал брюнеток. С блондинкой все сначала складывалось отлично. Блондинка радостно хихикала на каждое слово Рыжего.  Они потанцевали. Рыжий дал ей drink и начал уже хватать за талию и другие части тела блондинки. Та хихикала и жеманно уворачивалась, требуя новые drink. Рыжий хотел пригласить ее уже на быстрый секс в туалет или на серьезные отношения в парке, но тут появилась мужеподобная брюнетка в черных штанах и черной куртке, с кольцом в носу и прической девушки с татуировкой дракона. Брюнетка жестко посмотрела на Рыжего. Блондинка вскочила и бросилась к брюнетке. Они обнялись и покинули клуб.

В парк пошли bitches, решил Рыжий, но не сломался, а купил еще drink и продолжил поиски напарницы для пятничного секса. С прицелом на секс в субботу.

И тут он увидел еще одну блондинку, которая ну никак не могла быть лесбиянкой. Она тоже была симпатичная, во всяком случае, показалась такой Рыжему, который уже набрался drinkов. Она была немного здоровее, чем нужно было: Рыжий предпочитал более худых и немного ниже своих шести футов и двух дюймов. Но была уже глубокая ночь, и выбирать не приходилось. Секс нужен был срочно: в парке быстрый или в туалете долгий, или где и как получится.

На сей раз Рыжий рисковать не стал, и, прижав крупнотелую блондинку  на диване, в лоб и откровенно предложил ей fuck. Блондинка посмотрела на Рыжего томным взглядом, обещавшим море секса и в парке, и в туалетах, и в других местах, где получится, и мощно и сочно поцеловала Рыжего в губы. Рыжий так завелся, что немедленно потащил блондинку из клуба. Вечер пятницы начал складываются удачно.

На улице блондинка, прижимаясь к Рыжему всеми передними частями тела, попросила еще drink. Рыжий, спеша и нервничая, затащил блондинку в магазинчик у железнодорожного вокзала, где пакистанцы торговали круглосуточно, и купил бутылку красного вина подешевле. Они радостно выскочили из магазина и двинулись в сторону парка ускоренным темпом, обнимаясь и постоянно прикладываясь к бутылке. Пили они бутылку из горла.

Когда бутылка закончилась, и Рыжий отбросил ее в сторону, освобождая себе руки для любви, блондинка вдруг икнула, потом икнула еще раз и резко потеряла способность не только идти или стоять на своих очень высоких каблуках, но и стоять вообще. Тело ее растеклось сначала по освободившимся для любви рукам Рыжего, а затем и по асфальту. Юбка задралась, показывая огромные белые ноги блондинки, в которых отражался свет уличных фонарей.

Рыжий в отчаянии пытался что-то сделать с блондинкой. Потеряв сразу надежду на успех в попытке привести ее в чувство, Рыжий решил приспособить ее для секса здесь же, на улице, но тут к нему подошли…

– Сэр? – вежливо, но строго обратился к Рыжему один из полицейских…

– No chance!- закончил свой рассказ рыжеватый дылда. Он тяжело вздохнул и предложил друзьям пойти в паб…

Этот рассказ Рыжего и его no chance, что можно вольно перевести на русский язык как “невезуха”, напомнили мне другой случай из моей юности.

В 1977 году меня, молодого стажера Агентства печати “Новости”, направили на лето пионервожатым в пионерлагерь АПН в Сочи, район Мамайка. Лагерь так и назывался – “Мамайка”.

Жил я в одной комнате с физруками и еще одним пионервожатым Володей Парамоновым, который был меня старше на несколько лет и работал редактором в редакции Латинской Америки. В пионерлагерь он поехал добровольно, отдохнуть, покупаться в море за государственный счет и подзаработать денег (жили пионервожатые на всем  готовом, а в АПН получали полную зарплату).

Наша комната была расположена у лестницы, на первом, «мужском», этаже, где, кроме комнаты пионервожатых, находились палаты для мальчиков младших отрядов.

Парамонов был прикреплен к самому младшему отряду. Пионервожатой к нему была назначена молодая дама по имени Вера, которая тоже работала в редакции Латинской Америки, кажется, секретарем, и пошла в этот отряд, сознательно сделав свой выбор: Парамонов был холост, с перспективой загранкомандировки, и он ей нравился.

Как это было принято в советских пионерлагерях, после приезда и обустройства, когда дети благополучно заснули, пионервожатые и физруки устроили в честь приезда вечеринку на берегу моря. Пили водку и вино, которые привезли с собой и постеснялись выпить в поезде по дороге из Москвы в Сочи, а также местное вино в трехлитровых банках, купленное днем на рынке в Мамайке. То ли вино оказалось забористым (потом говорили, что оно “было на табаке”), то ли намешали слишком несхожие напитки, но утром у некоторых болели головы.

Особенно плохо было Парамонову, который никак не мог прийти в себя.

Отряды уже стояли на утренней линейке, а Парамонов все стонал на кровати. Меня отрядили привести его в рабочее состояние.

Напротив комнаты, в которой мы спали, была умывальная комната для детей. В центре ее стояли в два ряда умывальники для лица и рук, а по стенам были расположены большие низкие умывальники для ног.

Парамонов был небольшого роста, с бородой и довольно длинными волосами. Я перетащил Парамонова в умывальную комнату, засунул его голову в умывальник для ног, открыл холодную воду. Вода стекала по длинным волосам и бороде Парамонова. Он урчал и слабо сопротивлялся, приходя в себя.

В это время в коридоре появилась Вера.

– Парамооноов, Парамоонооов,- певуче звала она Володю.

Дверь в умывальную закрыть я забыл. Проходя, она заглянула и увидела лежащего головой в раковине для мытья ног Парамонова. Вера застыла в шоке.

– О боже!- сказала она. Парамонов хлопал глазами, стараясь увидеть Веру сквозь мокрые длинные волосы.

– Верунчик, все путем, – пробормотал он, чмокая губами и усами, по которым стекала вода…

Вера после этого случая к Парамонову охладела. А Володя неожиданно воспылал к ней самыми горячими чувствами.

К сожалению, неправильный опохмел – причина запоя. Расстроенный Парамонов продолжал по вечерам пить местное вино “на табаке”, заменяя план «заработать» на реальность «пропить», и приходил в корпус пьяный и мало на что способный.

Он даже создал своеобразную традицию вечернего церемониала.

Каждый вечер он приходил в комнату, садился на кровать и раздевался догола. Потом он, заваливаясь и кряхтя, копошил рукой под кроватью в своем чемодане. Он доставал из-под кровати каждый день новые чистые трусы, одевал их и, в трусах и домашних тапках, задники которых торчали за его пятками на несколько сантиметров, похожий на пьяного гнома, выходил из комнаты. Мы, молча и терпеливо, ждали его возвращения.

Парамонов, шаркающей походкой пьяного кавалериста, медленно поднимался по лестнице на «женский» этаж, где были расположены палаты для девочек и комната для пионервожатых, в которой жила Вера и жена одного из пионервожатых. Ее муж в это время сидел в нашей комнате и ждал развития событий (жил он со своим отрядом в другом корпусе).

Мы слышали, как Парамонов подходил к двери «женской» комнаты и начинал дергать ручку двери, которая была закрыта на крючок.

– Верунчик, пусти! – жалобно стонал Парамонов.

– Володя, уйди немедленно, – отвечали ему сразу два женских голоса.- Постыдись! Дети спят!

– Верунчик, пусти! Я тихо,- продолжал жалобно стонать Парамонов.

– Немедленно прекрати и иди к себе! – пытались кричать тихо женские голоса. – Прекрати немедленно!

Парамонов, продолжая стонать и просить, начинал дергать дверь все сильнее. Наконец, гвозди, которые держали крючок двери, не выдерживали, и Парамонов распахивал дверь.

Раздавались крики и женский визг. При этом Парамонов продолжал жалобно стонать «Верунчик!» на одной и той же тональности. Крики, сопение, «Верунчик» продолжались не более минуты. Потом мы слышали звуки падающего по лестнице тела.

Мы выходили из комнаты к лестнице. У ступеней, припав к деревянному полу щекой и ухом, словно пытаясь что-то услышать в полу, лежал Парамонов. Мы поднимали его и переносили на кровать.

– Невезуха!- говорил Парамонов и спокойно и удовлетворенно засыпал.

– Спи, Прамоша,- говорил один из физруков, накрывая того одеялом.

Муж соседки Веры шел наверх, с молотком в руках, приколачивать дверной крючок. Не сильно, чтобы завтра Парамонову не слишком долго было ломать…

Вот я и думаю, сидя у кафе «La Rouge»: дамы, которые бойкотировали Рыжего, и Вера, любовь Парамонова, они это делали сознательно или потому, что «им лень было», или «по фигу все было», или «надоело все»?

Или, все- таки, сознательно? Ведь отказать мужику, тем более Рыжему, Парамонову или Навальному, нужны причины, веские причины. Мне так кажется…