РИСКИ ПУТИНА. Часть 1

За день до митинга на проспекте Сахарова, 23 декабря, я выступил на конференции, которую организовал Центр социально-консервативной политики. ЦСКП является этаким think-tank Единой России.

На конференции, которую вел заместитель аппарата Государственной Думы Юрий Шувалов, присутствовали вновь назначенные председатель Комитета по безопасности Госдумы И. А. Яровая и бывший председатель Комитета по законодательству Владимир Плигин. В зале сидело человек двадцать политологов (Макаров, например), социологов, представителей государственных структур, которые последние несколько лет, как оказалось, были активно вовлечены в поиск или создание новой программы для «Единой России». Были там и политологи-гости из Украины и Казахстана. 

Я был приглашен со стороны, в качестве эксперимента. ЦСКП заинтересовался программой Христианского общественного движения (ХОД) «Благодатная Россия», в том числе предложениями по формированию нового курса в области социальной политики и экономики.

До этого я изложил свои соображения в нескольких частных беседах. Информация о новых идеях дошла до Шувалова, который и предложил пригласить меня на заседание комитета ЦСКП.

Так я оказался на заседании прокремлевского ЦСКП ровно через 14 часов после окончания заседания оргкомитета по проведению митинга 24 декабря.

Заходя в зал, где квадратом стояли столы с микрофонами и табличками с именами участников, я подумал, что это надо отметить как большой плюс ЦСКП и «Единой России». Если оппозиция на официальных заседаниях говорит только о том, как собрать митинг, кто будет выступать и в каком порядке, нужна резолюция или достаточно так просто покричать в перерывах между выступлениями музыкантов, а конфиденциально обсуждают, кто станет лидером оппозиции, будущим президентом и кто будет реально разруливать, то в ЦСКП понимают, что нужна программа действий.

Однако через полчаса «смутные сомнения стали одолевать меня». Выступления Яровой и Плигина, а также большинства последующих выступающих состояли из разговоров о том, что «угрозы с площадей» надо преодолеть четкой работой, а также реверансами: «Спасибо за ваш глубокий анализ». Причем некоторые выступления членов think tank были откровенно пусты с точки зрения think. Время шло. Я начал тянуть руку, как в школе, чувствуя, что время уйдет, и в конце, когда мне дадут слово, все устанут, и время выступлений будет ограничено несколькими минутами. Яровая и Плигин ушли, потом выступили гости из ближнего зарубежья (не самые плохие выступления, особенно профессора из Казахстана; об этих выступлениях я расскажу позже).

Когда мне все-таки дали слово, я оказался в ситуации, когда сказать толком ничего нельзя: время съели предыдущие выступавшие, а меня подпирали еще несколько человек. Я решил ничего не говорить об экономической программе и предложениях по реформам в политической области (я бы просто ничего не успел сказать вразумительного), а остановиться на нескольких вопросах, которые обсуждали выступавшие до меня.

Коротко я сказал следующее:

— никакой «эффективностью работы» кризис сейчас уже не преодолеть, время упущено, доверия населения нет, у населения растут ожидания не улучшения работы государственного аппарата, а смены власти;

— власть не смогла понять, что народ больше не хочет ждать, а требует перемен, осознав слабость системы и свою силу;

— вопрос стоит о свержении нынешнего режима в ближайшее время: в зависимости от действий лидеров оппозиции и власти, от нескольких недель до нескольких месяцев, но не позже апреля 2012 года;

— главная беда власти — отсутствие идеи и программы действий, которая бы радикально, на этапы опережала то, что может предложить оппозиция или кто-нибудь другой в этой стране;

— главное преимущество оппозиции — наличие идеи: «Россия без Путина», которая объединяет не только партийную, но и беспартийную оппозицию;

— вторая главная беда власти — отсутствие аналитики и пропаганды, механизма ведения информационной войны. Телевидение и дохлые организации типа ИТАР-ТАСС,  РИА «Новости», Russia today вызывают больше раздражения неумелыми и непрофессиональными действиями, чем приносят пользы. Я высказал мнение, что среди сотрудников этих организаций, прежде всего руководителей, судя по результатам их работы, больше противников режима и Путина, чем сторонников (например, Миронюк, которая возглавляет РИА «Новости», является женой Сергея Зверева, который занимал когда-то пост замглавы Администрации президента РФ и покинул свой пост в знак протеста против преследования Гусинского, а мать Зверева, Людмила Абрамовна, возглавляла «Мост- девелопмент» — главную строительную структуру империи Гусинского, за которым скрывалась семья Лужкова. Как могут люди Гусинского и Лужкова руководить пропагандистской машиной режима и биться за интересы Путина и Медведева?);

— второе главное преимущество оппозиции в том, что она имеет пропагандистский механизм в своих руках — интернет, и армию способных и эффективных бойцов, которые этот механизм используют.

Из экономической программы я все-таки в нескольких словах рассказал о создании компании по сертификации коммерческих структур с точки зрения антикоррупционности и прозрачности, что сейчас в мире становится условием повышения рейтинга банков и корпораций, а также страхования рисков вложений капиталов (на теме экономических проектов я остановлюсь отдельно).

В заключение я сказал, что главная проблема режима — отсутствие политической воли! Ну нельзя просто сидеть, говорить и ничего не делать. Обещать бороться с коррупцией и позволять воровству достигать объемов, которые еще полгода назад казались немыслимыми (хотя за последние пять лет каждые полгода воровство достигает ранее казавшихся немыслимыми объемов. Надо бы привыкнуть).

На этом меня остановили, чтобы дать возможность высказаться другим. Когда я после совещания задал организаторам вопрос, когда же мы сможем обсудить экономическую и политическую программу, я услышал ответ: после 10 января. Все уезжают в отпуска и на новогодние каникулы.

Я вышел из Центра консервативной политики на улицу, в Газетный переулок.

Внутри росло ощущение, что я это уже видел, проходил и знаю, чем кончится.

1989–1990 гг.

В то время я заканчивал аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС. Я плотно два года занимался Богдановым и его тектологией. Диссертация была почти готова. Впереди был год, свободный от занятий. Можно было просто сидеть дома или в библиотеке и писать диссертацию, готовиться к ее защите.

Однако третий год всегда приносит ноющее чувство, ностальгию по временам, которые предшествовали последним трем годам. Поэтому за границу посылают в долгосрочные командировки на два года. Потом продляют на третий год, если все нормально и человек может активно работать. После третьего или четвертого года обычно наступает предел. Человек начинает рваться домой.

В 1982 году я спросил Сергея Астафьева, первого секретаря по контрпропаганде Информотдела Посольства СССР в Индии:

— Сереж, чего ты не останешься на пятый год? Ведь предлагают. Ну вернешься, зарабатывать ты столько не будешь, независимости такой не будет, уважения тоже. Что уезжать?

Я был молод. За плечами была только одна длительная, двухлетняя, командировка за рубеж по линии Министерства обороны.

— Вот видишь на улице дерево, — сказал Астафьев, показывая в окно. — Вот каждый день я вижу это манговое дерево. Каждый день на нем зеленые листья и желтые цветы. Каждый день. Я не могу на него смотреть. Я хочу видеть, как деревья теряют листья, стоят голые. Как на ветвях лежит снег. Я не могу смотреть на это дерево!

Такое же чувство возникло во мне в 1989 году. Мне стало не хватать АПН. Я стал все чаще приходить в здание у метро «Парк Культуры». Заходил к Саше Евфарестову, главному редактору аналитической редакции, Геннадию Писаревскому, который тогда открыл первый в СССР частный журнал «Московский бизнес». Мы выпивали по вечерам, обсуждали ситуацию, выдвигали идеи. Тогда у нас с Сашей возникла идея создать совместный, между АОН при ЦК КПСС и АПН, аналитический и информационный центр, который бы действовал на основе самофинансирования, хозрасчета. Западные газеты и информационные агентства стояли в очереди за аналитическими материалами (в 1987 году мне первому в СССР антисоветские издания стали платить валюту за материалы, и это вызвало шок у руководства, хотя и продвинуло меня по карьере. Мы понимали, что тогда было еще слишком рано, но в 1989 году это могло пойти на ура), опросами общественного мнения (провести и получить результаты такого опроса в СССР было практически невозможно для иностранных информагентств или крупных изданий), статьями по проблемам, к которым у иностранных журналистов не было доступа. Мы готовы были выступить с инициативами и снабжать необходимой информацией и аналитикой государственное и партийное руководство. Все это можно было организовать, используя гласность, которую объявил Горбачев.

Мы договорились, что Евфарестов решит этот вопрос по линии АПН, а я в АОН при ЦК КПСС.

Саша свой вопрос решил. Я тоже — на уровне руководства Академии. Однако потом на заседание ректората приехал член Политбюро ЦК КПСС Медведев (извините за совпадение) и, размахивая моей докладной запиской, кричал, что «партия никогда не будет иметь отношения к хозрасчету!» А ведь КПСС оставалось находиться у власти один год! Через год не стало КПСС, ЦК КПСС, Академии при ЦК КПСС. А Медведев боялся хозрасчета!

Через несколько месяцев у Саши Евфарестова был инсульт. Меня отозвали из Академии, и я занял его кабинет и стал курировать коммерческие проекты, в том числе и хозрасчетный аналитический центр, который он создал. А еще писать аналитические записки, в том числе в ЦК КПСС, в том числе Горбачеву. На эти записки я получал настолько идиотские, не адекватные ситуации ответы от его помощников, что я через некоторое время прекратил писать аналитику для ЦК. Просто понял, что эти чиновники с закостеневшими мозгами все равно ничего не поймут. Они слишком далеки от жизни. Они не понимают, чем живет общество, улица. Они ДОЛЖНЫ ПРОИГРАТЬ! И ничего с этим не сделать. Им не объяснить.

23 декабря я вышел в Газетный переулок с похожим чувством.

В стране предреволюционная ситуация. На оргкомитете по подготовке митинга 24 декабря в зале то и дело слышалось: «Здесь сидит будущее правительство России». Навальный, в своей немного истеричной манере, вел заседание, и чувствовалось, что его распирает от желания провозгласить революцию и поставить на обсуждение вопрос о захвате Кремля.

А они уезжают в новогодние отпуска! Бред!

Итак.

Первый риск Путина.

Его окружение, даже самое критически настроенное к режиму, даже самое подготовленное в смысле образования и профессии, даже самое чувствительное к происходящему, не понимает степень опасности. Они не готовятся, не готовы, они опаздывают. А за период новогодних каникул это опоздание может стать запредельным. Возможности наверстать не будет!

На митинге 24 декабря Навальный произнес фразу, на которую почему-то не обратили внимания: «На следующий митинг нас соберется миллион, и если нужно будет, мы возьмем Кремль!»

Конечно, насчет миллиона он преувеличил, но тысяч двести — двести пятьдесят соберется. Если среди них будет хотя бы пара тысяч бойцов, пускай и безоружных, но, например, с плакатами на толстых палках, а на прилегающих улицах разместится еще тысяча, но уже более солидно вооруженных бойцов, призыв идти на Кремль, одновременный прорыв оцепления полиции с двух сторон: извне и изнутри, — все это сможет привести к тому, что толпа двинется в сторону Кремля.

Теряя людей, которые испугаются таких событий, которых отсекут и арестуют полицейские, и приобретая, втягивая в себя прохожих и обывателей и заранее подготовленных групп бойцов (типа запасного полка), к Кремлю может подойти толпа не менее пятидесяти тысяч человек, возбужденная, нацеленная не просто громить что-то, а брать Кремль, брать Власть! И в этой толпе будет пара тысяч подготовленных бойцов. Взять Кремль, то есть прорваться на территорию Кремля — дело техники (а технику можно подготовить заранее).

В Кремле из высших сановников никого не будет. Пойдет ли комендант Кремля Хлебников на расстрел пятидесятитысячной толпы? Я на этот вопрос ответа не знаю, но сильно сомневаюсь, что он решится на это. Скорее, забаррикадируются в нескольких дворцах, не позволяя толпе разграбить Кремль (или под предлогом этого).

Если оппозиция правильно организует захват, например, выдвинет лозунг: «На Соборную площадь!», то толпа соберется на площади, где уже не раз свергали и назначали правителей России. Выкрикнуть имя или имена, ворваться в Успенский храм и провозгласить нового правителя или группу правителей — вот совершенно рабочий и выполнимый план!

Большинством россиян это будет воспринято как совершение акта передачи Власти! Сколько бы Путин и Медведев ни обращались после этого из Ново-Огарева или Бочарова Ручья, напоминая о конституции и т. п., народ признает освященную древними камнями и соборами новую власть!

Брать телеграф, почту и банки не придется. В толпе будут сотрудники и банков, и почты, и телеграфа, и силовых структур, которые не просто поддержат переворот, но станут его исполнительной силой, новой элитой.

В толпе будут журналисты и дипломаты, политологи и политики, которые за минуты обеспечат информационное прикрытие и легитимизацию переворота в глазах мировой общественности.

Нужно иметь своих людей в армии, которые смогут дать лозунг: «Армия без Сердюкова!» И принять после этого на себя командование. То же оппозиция попробует отработать с ФСО. В крайнем случае задействуют связи на Западе. «Дело Мерседеса», другие коррупционные дела, счета руководства ФСО за рубежом — все это может быть задействовано, чтобы внутри службы оказались люди, которые поддержат оппозицию. Даже если там не найдется честных противников режима.

Это все может произойти на новогодние праздники, хотя в праздники принято забывать о работе и политике. Только на сей раз вряд ли получится. Слишком возбужден народ. Тем более что отмороженный на мозги там, где он раньше правил, мэр Москвы Собянин призывает москвичей провести новогодние праздники на улице. Вот и проведут. Совместят полезное с приятным!

При этом проворовавшаяся элита и правители в это время собираются отдыхать, кто в Сочи, кто в Куршавеле, кто на Мальдивах, кто на дачах. Остальные, даже те, кто останется в Москве, будут пить и закусывать!

Если полиция и ФСО решатся на кровь и подавление выступлений, то это будет не просто конец режиму. Свержение Путина и Медведева станет делом, как говорили в СССР, всего прогрессивного человечества.

Если новогодние праздники пройдут не по этому сценарию и все ограничится пикетами за освобождение Удальцова, гуляниями и праздничным столом, то с вариантами этот сценарий будет реализован в январе-феврале. Хотя бюрократы к этому времени вернутся. С новыми мыслями. И новыми сомнениями.

Второй риск Путина.

Он сам не понимает степень опасности. Он продолжает думать, что на площадь выходят такие же орки, какие окружают его самого. Которые за должность и деньги готовы стоять на коленях.

Очень популярный в Кремле человек Шаболтай Петр Михайлович (говорят, что настоящая его фамилия Шаболтас, изменил он фамилию по причине того, что любит в определенных кругах представлять из себя антисемита), генеральный директор Государственного Кремлевского дворца. Получил свою должность после того, как был уволен Андрей Борисович Петров, который не понял сути перемен и продолжал заниматься развитием балета, некоммерческих детских праздников и спектаклей. Новым правителям нужны были деньги. Петрова подставили. Место получил Шаболтай, за которым стояли Лужков и Кобзон.

Однако Кожин, который как раз в это время был назначен на должность управляющего делами президента, хотел назначить на это место своего давнего питерского друга Киселева (ранее осужденного члена ВИА «Голубые гитары»). Шаболтаю нужно было срочно налаживать отношения с Кожиным, чтобы сохранить место. Для этого нужны были опять же деньги.

По четвергам Кремль тогда был закрыт. В этот день по порядку, принятому еще в советские времена, проводилось техническое обслуживание зданий и систем, другие необходимые работы. В этот же день проходили заседания Политбюро ЦК КПСС.

Шаболтаю было необходимо, чтобы ГКД работал, чтобы и по четвергам проходили концерты. В Кремле говорили, что за концерт Шаболтай получает наличными не менее 100 тысяч долларов, еще имеет долю от продажи билетов, так как основная реализация идет, как теперь модно говорить, цитируя Путина, через «аффилированные структуры». Один лишний день в неделю означал рост доходов почти на 20%.

Шаболтай начал просить тогдашнего коменданта Кремля Сергея Васильевича Стрыгина отменить установленные ограничения.

Стрыгин начинал службу курсантом Кремлевского полка, прошел весь путь до должности коменданта. Был другом Коржакова и Барсукова. Именно он вывозил Ельцина в микроавтобусе с грязным бельем с дачи в Архангельском, когда спецназ КГБ окружил Архангельское, ожидая приказ об аресте Ельцина. Стрыгин хранил традиции. Шаболтай получил отказ.

Кожин давил на Шаболтая, обвиняя того в неэффективности управления Государственным Кремлевским дворцом. Шаболтаю нужны были деньги. Он развернул стройку (так я попал в ГКД) и запустил руку в деньги, которые были на эту стройку выделены (так я с ним поссорился в 2005 году, написал письмо в прокуратуру и подал в суд на Кремль, впервые в истории Кремля). Кроме этого, Шаболтай написал на Стрыгина донос, в котором обвинил коменданта Кремля в симпатиях к коммунистам, сохранению их традиций, любви к Политбюро ЦК КПСС и к светлой его памяти. Донос он отправил Волошину, который тогда возглавлял Администрацию президента. Волошин отправил донос Шаболтая Стрыгину.

В тот день я оказался в кабинете Стрыгина. Зашел я к Сергею Васильевичу для согласования вопросов по реконструкции как раз ГКД, но я знал Стрыгина еще с 90-х, прежде всего по мероприятиям с Патриархом в Кремле, которые мой фонд «Преображение через сотрудничество» финансировал.

Стрыгин сидел злой. За мной в кабинет зашел офицер комендатуры.

— Ну, и где он служил? — спросил Стрыгин.

— Службу в армии Шаболтай закончил прапорщиком музыкального взвода. Играл на трубе. Полковника потом себе сделал, — сказал офицер.

— Ах, прапорщик! Музыкальный взвод! Ну, он у меня вспомнит строевые команды. Они у него, шпрота, в крови должны быть. Будет стоять по стойке смирно!

Стрыгин рассказал мне о письме Шаболтая и резолюции Волошина.

— Хрен с ним, что пишет кляузы, но еще и себя, и меня на посмешище выставляет, мудак! … Что там у тебя?

Через пару недель Шаболтай меня вызвал к себе. «Москонверспром» тогда выполнял работы по контрактам в качестве генерального проектировщика реконструкции ГКД и генерального подрядчика по реконструкции инженерных систем.

Шаболтай был расстроен. Весь его обычный апломб и надутость исчезли. Лицо осунулось.

— Стрыгин затравил меня совсем, — пожаловался он. — Ничего согласовать с ним не могу. Перекрыл кислород полностью. Пугачева в ГКД пешком ходит. Паркуется неизвестно где и идет пешком. Вместе со всеми. Через Кутафью башню. Говорит мне: Петя, тебя в Кремле за кого держат? Кожин давит так, что того гляди не выдержу. Заявление напишу. Совсем затравили. Стрыгин встречаться даже не хочет. Посади его со мной за один стол. В ресторане. Я приглашаю.

— А почему вы через Фирсова не можете решить? — спросил я. Фирсов был другом Шаболтая, замом Стрыгина и решал для Шаболтая многие вопросы в Кремле.

— Я его попросил. Он сказал, что Стрыгин его слушать не будет. Он закусил удила. Фирсов сказал, что он тебя может послушать. Вы с ним дружите.

— Не знаю. Могу попросить, но ничего не обещаю.

— У меня есть ресторан в «России», итальянский. Пусть Стрыгин назначит время и день, я все подготовлю, отдельный кабинет там, — радостно заговорил Шаболтай, который до ГКД руководил концертным залом «Россия».

Я зашел в корпус 14 к Стрыгину, не очень надеясь на положительный ответ.

— Тебе это надо? — спросил Сергей Васильевич.

— Ну, в принципе не очень, но все-таки. Шаболтай — заказчик. Надо с ним хорошие отношения поддерживать. Он меня попросил. Вот я и прошу за него.

— Ладно, — сказал Стрыгин, глядя в окно. — Только потому, что тебе надо. Мне этот шкет на хрен не нужен.

В назначенное время мы подъедали на машине Стрыгина к западному крылу гостиницы «Россия». Шаболтай нас встретил на входе в ресторан и проводил в отдельный кабинет, где был накрыт большой круглый стол.

Выпили вина, съели по салату. Обычно в таких ситуациях непосредственно к делу переходят в конце застолья, однако Шаболтай ждать не стал (я позже понял почему: выпив, он становился дурным, и договариваться с ним было невозможно, поэтому он считал, что и другие после выпивки теряют напрочь способность на что-то соглашаться). Он достал папку, которая лежала на столике у стены, и протянул ее Стрыгину.

— Это что? — неприязненно проворчал Стрыгин. — Давай о делах здесь не говорить.

— Возьми, посмотри, Сергей Васильевич, — проныл Шаболтай. — Надо очень эти вопросы решить.

Шаболтай толкал папку в Стрыгина. Тот вынужден был ее взять.

— Что там?

— Разрешение на проведение концертов по четвергам, на въезды машин. Пугачева, Кобзон…

— По машинам звезд нет вопросов. Подавай нормально заявку на пропуск, обязательно выпишем, а по четвергам Кремль закрыт.

— Ну, хочешь, я на колени встану?!

Не успел Стрыгин ничего сказать, как Шаболтай бухнулся на колени перед ним.

— Ты чего?! Валер! Что здесь происходит?! Ты куда меня привел?! — Стрыгин кричал, почему-то обращаясь ко мне.

Я сидел, ошарашенно глядя на спину и затылок Шаболтая, который стоял на коленях, между коленками Стрыгина, и толкал тому в живот папку с пропусками на машину Пугачевой и Кобзона и разрешением на концерты по четвергам. Я еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, понимая, что если я сейчас засмеюсь, то Стрыгин вообще выйдет из себя.

Я вспомнил, как Шаболтай один раз кричал на своего главного инженера Скрынника: «Я на коленях перед Грефом стоял, а вы меня опять к нему хотите отправить?!» Я тогда решил, что это оборот речи, теперь увидел, что он реально встает на колени.

Путину надо понять, что на площадях собираются другие люди. Это не те люди, которые привыкли разговаривать с мальчиками из шоу-бизнеса, которых можно заставить сделать все за возможность выйти на сцену. Большинство людей на площади не имеют привычки унижать людей. И они не привыкли унижать и издеваться над другими, мстя за то, что долгие годы, пока они шли к власти, другие унижали их, заставляя стоять на коленях и делать то, что когда-то заставляли делать их. Если тебя унижали долго в жизни, и ты терпел, то это не означает, что все будут терпеть.

Я не говорю сейчас об ассоциациях «белый бант — презерватив», пусть подсознанием наших лидеров занимаются профессионалы. Я говорю о том, что, если Путин и его советники хотят остаться во власти, они должны ДЕМОНСТРИРОВАТЬ уважение к человеческому достоинству своих избирателей.

Нельзя российскому бизнесу, задавленному взятками, которому приходится платить чиновникам до 80% прибыли и оставлять на развитие компании и оплату труда сотрудников иногда лишь 20%, говорить: «Раз платят, значит есть из чего платить». Вы оскорбляете, вызываете ненависть и зарождаете отчаяние, которое в секунду под влиянием крика толпы может привести к взрыву.

Нельзя говорить русским и другим национальностям России, что Кавказ надо финансировать на порядок больше по сравнению с другими регионами, потому что иначе кавказские парни приедут в другие регионы и… Это означает, что вы платите и будете платить дань, что Кавказ через вас обложил данью остальную Россию. Что вы склонились перед Кавказом. Что ваше правление привело к установлению кавказского ига. Впервые со времен татаро-монгольского ига. Так вас понимает народ. И уходит к националистами, которые пойдут в первых рядах на Кремль. Путин и те, кто пишут ему речи, их сами вербуют.

Нельзя не осознавать, кто приходит на площади: наиболее образованная и активная часть населения. Нельзя называть этих людей, которые во многом формируют в России и за рубежом общественное мнение, бандерлогами. Они ответят на оскорбления сотнями шуток, которые будут и смешнее, и резче, и оскорбительнее. Даже если кто-то из лидеров оппозиции назвал кого-то баранами и хомячками. Они простят своим, во всяком случае на время. Но они не простят Путину.

Третий риск Путина.

Я практически убежден, что часть окружения Путина подставляет его сознательно. Потому что сами ненавидят систему, или потому что не могут простить унижений, или потому что понимают, что воровская коррупционная модель достигла своего апогея и дальше развиваться не может: дальше кризис, развал, взрыв? Не знаю. Но дерево познается по плодам, а плоды ядовитые.

Вот спецслужбы записали телефонные разговоры Немцова и его сподвижников. Эту тему власть могла бы раскрутить. И манеру оскорблять людей за глаза, и признания в том, что получают деньги «на революцию», и то, что живут как пауки в банке. Многое в этих разговорах было естественным для политиков, но и объективно грязным. Это информационные службы режима должны были раскрутить. Зачем публиковать прослушку ГРУ (а по манере подготовки материал похож на продукцию ГРУ, а это значит, что поиск компромата на оппозицию поручен не только ФСБ, но и ГРУ, а за слив отвечает Сердюков), если потом ничего не делать? Но именно так и случилось. Никто ничего толком не сделал! Как можно вести информационную войну подобным способом? Ответ один: кто-то блокирует работу или не хочет ее выполнять.

Я помню, как через несколько дней после назначения Путина на должность премьера на Кремлевском теннисном турнире появился Лужков, в костюме, галстуке, кепке. Тогда он еще рассматривался как возможный соперник на пост президента. Юмашев, который сидел на трибуне, позвонил по мобильному: «Скажи Володе, чтобы срочно приехал. Пусть оденется проще». Через минут десять Путин был на трибуне, в рубашке поло, что действительно выгодно его отличило от официального Лужкова.

Тогда Путин слушал советников. Думаю, что и сейчас он их слушает. Тогда что у него за советники: презерватив, бандерлоги, «есть что выдавливать» и другие теги его выступлений.

Если Путин не заменит советников, ситуация для него будет катастрофически ухудшаться. Действительно, как заметил Александр Гольдфарб, никто не сделал для Путина столько зла, сколько он сам! Но в этом не менее 80% на совести советников. У меня вообще такое впечатление, что кто-то рядом с ним подталкивает его к таким заявлениям (если не выдумывает их для него): «Здорово вы их отделали, Владимир Владимирович! Народу это понравилось!» Ничего более далекого от правды нет! Народ это достало!

Его советники не могут анализировать ситуацию и предвидеть ее развитие. Они исходят из стационарного состояния, из того, что имеется в обществе сейчас. Но ведь оппозиция и недовольные думают, что делать дальше. Ситуация меняется, и изменения эти каждый раз для режима неожиданные. Количество этой «неожиданности» возрастает постоянно. Через месяц количество перейдет в качество. И возникнет качественно новая ситуация, а режим не готов к этому.

На все у власти готов пока единственный ответ: кто им даст? Власть так просто никто не отдаст! Путин будет бороться до конца! Путин все равно самый популярный политик!

А если кто-то даст? А если заставят отдать так просто или не так просто? А если Путин не сможет бороться до конца? А если появится более популярный политик, чем Путин? Вдруг ситуация так сложится? Не Немцов, конечно, не Каспаров, тем более не Жи, ни Зю, ни Яв, ни тем более Ми. Другой. В том числе и из окружения Путина, например. Не Кудрин, который, кажется, полез в политику только для того, чтобы втихую быть посредником между Путиным и оппозицией, перекупая ее, частями.

Просто другой. С чем-то серьезным. Неожиданным.

Никто об этом не думает. И это большой риск.

Четвертый риск Путина.

Путин надеется купить оппозицию или хотя бы ее часть. Он, как удав из «Маугли», надеется, что блеск золота потянет бандерлогов к нему, и они забудут о Человеке. Так бы он сделал сам. Так бы сделали почти все из его окружения. Так могут сделать несколько человек из оргкомитета.

И переговоры наверняка ведутся. Они не могут не вестись. Возможно ведет их Кудрин, Собчак, другие «тихие американцы». Возможно, переговоры ведутся через заграничных агентов влияния, через государственные и окологосударственные структуры. Возможно, в оргкомитете уже сидят «заранее засланные казачки», которые в самый критический момент попытаются слить ситуацию.

Однако сейчас они остановить оппозицию не смогут. Сейчас нет того человека, который бы сказал что-то или, наоборот, не сказал что-то необходимое, и народный гнев сдулся. Нет такого лидера. И в этом сила оппозиции. Народ чувствует, что именно он свергает власть, а не группа «революционеров». Поэтому в нынешней ситуации огромную роль играет народ и его оружие — интернет. Поставить все на продажность части оппозиции — огромный риск, и создается впечатление, что Путин попадает в эту ловушку.

Зато увидим, кто чего стоит!

Пятый риск Путина

Путину, как жизнь, необходимо сломать отношение к себе как вору номер 1, который прикрывает банду, захватившую власть в России. А для этого нужна чистка рядов. Еще полгода назад он мог бы отделаться чисткой второго эшелона, особенно в госкорпорациях и регионах. Сейчас время ушло. Требованием дня становится чистка все более близкого к нему окружения.

Огромный риск для Путина — затягивать с этой чисткой. Ему необходимо еще до Нового года предпринять жесткие меры против значительной группы коррупционеров из дальнего круга (например, руководителей государственных корпораций и некоторых губернаторов, которые стали символами коррупции в регионах) и некоторых из ближнего (тех, кто засветился, попал под уголовное расследование или в скандалы, получившие широкое освещение в СМИ).

Ну, как можно сейчас надеяться сохранить Лещевского, Смирнова, Бондаря из Управления делами президента. На них заведено уголовное дело, были проведены оперативные мероприятия, переданы и получены деньги. Закрыть это все, даже фальсифицируя документы, возбуждая на меня уголовное дело или процесс ложного банкротства ОАО «Москонверспром», не удастся.

Нельзя продолжать делать вид, что в Кремле не воруют, что пресса пишет выдумки, что три года Морозов пытается засадить в тюрьму честных чиновников, потому что испугался, что когда-нибудь его самого поймают. И вот через три года охоты на Морозова мы наконец-то нашли, что на него повесить: неуплату налогов компаниями, которые сами же чиновники давали для выплаты откатов. Пусть это не соответствует никаким правовым нормам, пусть это бессовестно и нагло, но мы это на него повесим, и тогда… Что тогда? Вопрос ведь не в Морозове. Вопрос в Кожине, Малюшине, Лещевском, Смирнове, Бондаре! Вопрос в воровстве.

Попытки спасти коррупционеров и воров, которые уже засветились в резонансных делах, будет лишь порождать дополнительный поток компромата, раздражения и ненависти, ответных действий. Уже сейчас журналисты нескольких стран, занимающиеся расследованиями международной коррупции, объединились по поиску информации о преступлениях сотрудников Управления делами Президента РФ. Это вызвано не тем, что им нравится Морозов и они хотят его защитить. Многих из этих журналистов я не знаю. Просто они возмущены фактами коррупции и воровства на олимпийских объектах Управления делами Президента РФ, на Могиле Неизвестного солдата у Кремлевской стены, в Кремле. Они возмущены поведением Кожина, который не постеснялся пойти в суд с иском к журналистам, которые посмели вынести на общественный суд его преступления. Возмущены зависимостью судов от чиновников, несправедливостью их решений. И главное, неспособностью и нежеланием власти бороться с коррупцией.

Вот что объединяет народ на площадях, журналистов изданий разных стан: нежелание властей бороться с воровством. И компромат на Кожина, Лещевского и Бондаря будет выливаться на площади потоком. И это нужно Путину перед голосованием, которое определит его судьбу?! Ведь ясно, что если к власти придут те, кто сейчас выступает с трибун, то тюрьма для Путина будет лучшим вариантом.

Путин говорит о коррупции вскользь, будто проблемы не существует. Медведев признавал, что коррупция стала главным злом в России, обещал бороться и навести порядок. Но ничего не сделал. Путин и Медведев не могут навести порядок даже в Кремле!

Создается впечатление, что не Путин реально правит страной, а Кожин, Муров, Сечин и другие.

Путину надо понять, что его личные интересы и интересы каждого в его окружении, даже если эти люди ему близки, не совпадают. Интересы разнятся, а иногда противоречат. Путину надо убрать тех сотрудников УДП РФ, которые засветились в резонансных делах, которые попали во все возможные списки коррупционеров. Путину надо показать, что он чистит Кремль.

Кожину надо сохранить своих людей, потому что они имеют на него компомат лично. Потому что в эти последние три месяца, что он будет находиться на своем посту, ему надо украсть максимально и зачистить, чтобы новый управделами, в случае если Кожину не удастся посадить на это место своего человека, например Малюшина, не собрал компромат на самого Кожина. Поэтому чиновники, на которых возбуждено уголовное дело по прямому указанию президента Медведева, назначаются в период предвыборной кампании на ответственные места, которые позволяют контролировать и тратить десятки миллиардов рублей! Так с коррупцией не борются. Так прикрывают коррупционеров.

Путину надо разделить свои интересы и интересы окружения.

На конференции в ЦСКП Сергей Макаров привел данные опросов общественного мнения. На вопрос, что больше всего не нравится вам в современном руководстве, громадное большинство ответило: говорят одно, а делают другое. Обещают и не выполняют.

Это сейчас самый большой риск Путина. Людей достало, что их держат за быдло, которому можно бесконечно вешать макароны на уши. Говорить о борьбе с коррупцией и воровать все больше и откровеннее. Говорить о судебной системе и законности судебных решений и прикрывать этими решениями откровенные преступления, в том числе воровство и убийства (достаточно вспомнить Сергея Магнитского).

Продолжение следует.



Запись опубликована в рубрике Новости с метками , , , , , , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.